— Мне кажется, — сказала Малевин, — что я похожа сейчас на вампира. — Такая вся…
Она покрутила ладонью в воздухе, не в силах найти точные слова.
— Безупречная, — продолжил за нее Раэл.
— Да, — обрадовалась пониманию Малевин. — Хороша конечно, но… я за бодипозитив в умеренном виде.
— Я вас понимаю, — ответил Раэл, проводя безупречно прекрасными пальцами по безупречной щеке. — После того, как я лишился тени, это тело потеряло индивидуальность. Лишилось того, что делало это тело мной. Я не сразу заметил, что исчезли шрамы, полученные в детских шалостях, и маленький ожог вот здесь, — он указал на запястье. — И рана, полученная в бою, и сутулость, и мелкие прыщи, и жидковатая борода, скорее позор, чем украшение взрослого мужчины
— Не люблю небритых мужчин, — сказала Малевин.
— А мне кажется, мода на них возвращается, — лукаво улыбнулся бывший король.
— Госпожа света! Пусть она минует тех, с кем я собираюсь заводить близкие отношения, — засмеялась Малевин. И добавила серьезно. — Но ведь вас любили и со всеми этими несовершенствами?
Раэл долго смотрел на нее, в темно-синих глазах мерцали отблески ламп.
— Удивительно, на что способна истинно любящая душа. Ей ни до каких несовершенства нет дела, — он полез во внутренний карман пиджака, достал упаковку влажных салфеток, указал на одну из дверей, самую простую. — Вот здесь подсобное помещение. Душ, раковина… умойтесь, если вам неудобно во всем этом великолепии.
— А можно?
— Нужно, — уверил он ее.
Малевин от радости забыла, что на таких каблуках ходить разучилась, шагнула вперед, и чуть не упала. Вампир вовремя подхватил ее под локоть.
— И туфли снимайте, — укорочу каблук.
— Я буду путаться в подоле! — запротестовала Малевин.
— Тогда и подол долой! — Раэл достал свой засапожный нож, и пока Малевин колебалась, укоротил платье, сделав его чуть ниже колена. Она тут же со смехом выпрыгнула из туфель, выхватил из рук вампира салфетки, и сбежала в подсобную комнату.
За закрытой дверью прижала дурацкие салфетки к колотящемуся сердцу.
— Я идиотка, — сказала она вслух, и плеснула воды на свое прекрасно нарисованное лицо.
И когда посмотрела на привычную себе Малевин, с веснушками на остром носике, с родинкой у губы, с может быть не самой ровной в мире кожей, поняла, что все сделала правильно. Что эти четыре года в отрыве от мира превратили ее в другого человека, что втиснуться в старую шкурку уже не получится.
Что надо быть такой, какой действительно хочется быть.
