Он просидел в комнате без окон около трех дней. Не шевелясь, почти не дыша и не моргая. Иногда в дверь стучали, он кричал, чтобы его оставили в покое. В соседней комнате постоянно кто-то был. Ходил, дышал, разговаривал, отвлекал от мыслей. Раэл теперь чувствовал мерцание, биение чужих душ даже сквозь каменную кладку и дубовую дверь. И с каждым днем становился все чувствительнее.
Боялся, нет, это не то слово…предполагал — что ему захочется крови, как тем вампирам из крепости. Нет. Не хотелось. В какой-то из дней понял — вероятно ритуал превращения человека в вампира был не завершен. Ведь сказала же она — придешь по зову души.
Потом, из пустоты и вязкости мысленного безмолвия выскользнуло еще одно: что с Господином Теней? Про какую ловушку говорила эта… паучиха? Сейчас Раэл не чувствовал ничего, никаких позывов, никаких стремлений. Но если бы он был нормален, чтобы он сделал?
Он встал, подошел к секретеру, достал бумагу и перья. Написал, очень аккуратно. Черные буквы на белом, каллиграфически четкие, принесли с собой тень удовлетворения:
«Мне следует узнать, что с Тенью. Мне следует покончить с вампирами. Мне следует отречься от престола».
Мысли текли вяло. Раэл снова взялся за перо.
«Мне следует уме…»
Дрогнула рука. Это слово вдруг ускользнуло из памяти. Что следует сделать, когда месть свершится? У… перестать быть, да. Кажется Тень говорил, что вампиры не могут наложить на себя руки. Вот оно.
Порванная бумага и клякса поверх выписанного плана действия не давала сосредоточиться. Пришлось переписывать заново, на новом листе.
Это позволило ему более четко мыслить. По всей видимости лишенным теней удобно, когда все четко, все аккуратно, все по правилам. Уже на пороге комнаты Раэл понял что не хватает еще чего-то.
Вернулся назад, дописал чуть выше написанного:
«Мне следует помыться. Мне следует переодеться»
Потом долго сидел, прислушиваясь к собственному телу, ловя отголоски чувств. Дописал.
«Мне следует поесть».
Поесть ему принесли почти сразу, по приказу лекаря — что-то вязкое, полужидкое. В самый раз после трехдневного голодания. Вместе с пищей в его убежище ворвались Атристир и солнечный свет. Раэл понял, что люди ему теперь неприятны, и солнечный свет тоже. Но и то, и другое — вполне терпимы.
Атристир сказал:
— Брат, мне очень, очень жаль!
Раэл кивнул. Ему не было жаль ничего. Он поел и ждал, пока слуги притащат и установят ванну, наберут нее воду.
Атристир сказал:
— Дворянское собрание в гневе. То, как поступил дядя…
