Раэл вскрикнул, Малевин открыл глаза. Кинжал светился.
— Вы мой Верный клинок, леди Малевин, — одними губами прошептал Раэл. — Мой Верный клинок.
Ослепительное сияние охватило всю комнату, Малевин показалось, будто она ослепла… Маленький Большой взрыв, подумала она. Рождение вселенной для одного человека…
Потом они долго сидели в обнимку, теперь Раэлу нужна была защита, место, где можно спрятаться от изменившегося мира. Он плакал, нормальными человеческими слезами, и Малевин заставляла его пить воду. И есть. И, — о Госпожа! — вспомнить об иных потребностях организма. Становиться человеком было еще больнее, чем становиться вампиром. Но они справлялись. Ну то есть как справлялись. Малевин просто была рядом. Держала за руку, шептала глупости, смотрела как сменяется безупречность лишенного тени человечностью.
Как прорастает тень. Почти материальная, почти живая, чернильная, очень четкая, гораздо четче, чем у Малевин. Оно и понятно, поступков Раэл за эти годы успел насовершать немалое количество.
— Я все думаю о нашей встрече там, в переулке, у клуба, — сказала Малевин. Раэл ничком лежал на ковре. — Ужасно неловкая встреча.
Раэл поднял голову. Глаза на посеревшем лице лихорадочно светились.
— Или очень честная. Ты видела меня и гораздо худшем состоянии.
— Не припомню такого.
Он фыркнул, перевернулся на спину. Живой, очень худой человек. Совсем некрасивый. Любимый. Теперь Малевин точно это понимала. Для этого стоило прожить полторы жизни.
— Ты видела меня трясущимся мальчишкой с муляжом бомбы в чемодане, — сказал он. — Который распрощался с жизнью, и не-жизнью.
— Не могу сравнить это с пьяной девицей…
— Будучи человеком, и пока окончательно не распрощался с человечностью, я был жалким трусом. Да еще и со склонностью к истерикам.
— Всем бы быть такими жалкими истериками! — не согласилась Малевин, и подала ему мокрое полотенце, вытереть пот с лица. Сложно было понять, что с ним происходит. Можно ли сравнить воссоединение тела и души с родами? Тогда Малевин весьма посредственный акушер.
Потом Раэл долго стоял, покачиваясь, у зеркала в ванной, рассматривал себя. Малевин не стала ему мешать, вышла на кухню, такую же сверкающую чистотой и порядком, как и комната. Даже рыбой не пахло.
— Раэл, — не выдержав, крикнула она. — Вы что обои отмыли?
Он стоял в дверях, держась за косяк, как утопающий за соломинку.
— Они ведь моющиеся…
— Зачем?
— Вы спали три дня, леди Малевин. Я отлучался ненадолго — переправил тело вашей хозяйки в ее дом. Бедняжка умерла скорее от страха, чем от кровопотери. Укусы лишенных тени обычно довольно легко выдать за инфаркт. И еще за продуктами и средствами для уборки.
