Атристир мотнул головой в сторону того самого накрытого рогожей нечто в темном углу.
— Тень говорил, что он не сможет теперь убить себя… Я спал, Раэл дождался рассвета солнца, вышел… Его Тень вернул. В тряпки завернул, отлеживаться оставил.
Принц замолчал, сел на низкий табурет, растерянно признался:
— Я боюсь.
Малевин попыталась сесть. Тело казалось деревянным. Кое-как прислонившись к стене, она обрела устойчивое положение. Приунывший было Атристир обрадованно сказал:
— А у меня лакомство из другого мира есть! Шоколад называется. Очень вкусно. А ты из другого мира? Ты ела шоколад?
Малевин замялась, снова бросила взгляд на укрытого тканью Раэла.
— Тень говорит, что у него силы воли на десять человек. Что лишенные теней такими не бывают.
Малевин задумчиво сжевала протянутый ей щедрой рукой кусок шоколада. Встала, морщась от боли в ногах, с трудом преодолела путь в десяток шагов, опустилась на колени рядом с королевским ложем из грубо сколоченных досок, накрытых соломенным тюфяком.
Не без трепета откинула ткань с лица. Долго не могла прийти в себя от открывшегося зрелища.
— У него глаз… лопнул и вытек.
— Тень сказал, что он восстановится. Рег… Реген… регентирует… что-то там сделает.
Раэл вдруг издал скрипящий, неестественный звук, его менее поврежденная правая рука шевельнулась, коснулась запястья Малевин.
— Не уходи… — проскрипел он. — В тебе свет.
Атристир вдруг не выдержал, и расплакался. Малевин прикрыла обожженного короля рогожей, и поманила Атристира свободной рукой к себе. Он нехотя подошел, шмыгая носом.
— Я хочу завтра проснуться и чтобы все как прежде. Хочу, чтобы Женевьев спела мне песню, и чтобы Раэл…
Что должен был сделать Раэл, Малевин не расслышала. Принц сел рядом, уткнулся в ее плечо, и она обняла его, погладила по спине, и тихо спросила:
— А какие песни пела тебе королева?
— Разные… про коня-счастье, про луну, про золотую птицу.
Малевин вздохнула. Таких песен она не знала. Может их в детстве ей пела мама, или они разучивали что-нибудь из этого замшелого фолка на уроках музыки… В памяти ничего не отложилось, кроме десятка народных песен, прошедших тысячи переделок, превращенных в хиты…
Совсем другое вертелось у нее на языке. То, что слушала она, бесконечно гоняя в своем плеере. Но петь такое вслух…
Атристир затих. Рука Раэла слегка подрагивала, и сам он будто подергивался. Песни ее любимых групп, не слишком известных, но талантливых по ее мнению, вдруг удивительно точно подошли ко всей этой ситуации, абсурдной, страшной, несправедливой, невозможной.
