Но даже если у меня получится рассказать всё это спокойно и уверенно, не выдав волнения и страха, это будет только небольшая отсрочка, два, может, три дня. А потом, если не будет хотя бы звонка, мама начнёт волноваться. И вот тогда уже не получится опять соврать, придётся рассказать правду. Ведь даже самая ужасная, она лучше полной неизвестности. Но получится, что я сознаюсь в обмане.
Для мамы в этой жизни всё просто: врать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Ложь — тяжкий грех. Может быть, это и есть ответ на все мои вопросы и переживания? Я слишком давно научилась мелкому обману, начала держать при себе свои мысли и переживания. Оправдываясь в первом случае тем, что это несущественно, никак не навредит или вообще принесёт только пользу, а во втором — тем, что меня не поймут или того хуже — поймут неправильно. Но стоило ли так поступать?
Когда магистр Роадс сказал, что считает нас, ортодоксов, безумными фанатиками, я рассердилась. Сама я так не считала, разумеется, и, если уж честно, давно перестала относиться к вере по-настоящему серьёзно. То есть, не то чтобы её утратила, нет, но от того, чтобы строго и свято чтить правила общины, была уже очень далека. И многие в нашей общине, даже сам уставщик, преподобный Гаренс, тоже постоянно нарушали их по мелочам, подчиняясь здравому смыслу и реалиям жизни. Так что какой уж тут безумный фанатизм?
И всё же я не была настолько наивной и ненаблюдательной, чтобы отрицать наличие в словах магистра доли истины. Общины в Форине и других крупных городах это одно, но большинство ортодоксов предпочитает жить подальше от иноверцев, по своим правилам. Уверена, что у них подобное поведение не встретило бы и тени понимания. Камнями бы не побили, конечно, но и безнаказанными не оставили. То есть, они не были безумными, нет. Но вот фанатиками — скорее да.
Моя собственная мама была неплохой иллюстрацией того, как мыслило это самое провинциальное большинство. Да, она переехала в Форин, но только потому, что таков долг жены — следовать за мужем. И даже здесь она никогда не преступала ни единого правила. Дважды её увольняли за категорический отказ выйти на работу в воскресенье. А при жизни отца она никогда и мысли не допускала о том, чтобы работать. Вдова может содержать себя сама, если нет семьи, способной ей помочь. Замужней женщине позволительно работать только по дому и в семейном хозяйстве, точка.
Она никогда не читала книг, кроме Молитвенника и Священного Писания. Никогда не смотрела телевизор, хотя Дилан вечно держал его включенным, не слушала ни радио, ни просто музыку, только временами сама что-нибудь напевала, возясь с домашними делами. Именно так: напевала за работой, а не пела специально, потому что пение это не занятие. Человек же всегда должен быть чем-то занят, проводить время в праздности грешно.
