— …ствуйте, — буркнул кто-то.
Второй стоял сзади, высокий, в кожаной куртке, у него были белые волосы, белые ресницы и брови и белая поросль на лице… Все с желтоватым оттенком. Его узкое, как бы вымоченное лицо было изрезано глубокими морщинами.
Им достались сдвоенные нары внизу, у самой двери. Они затолкали под нары свои вещи: тот, что в свитере, — чемодан, а в кожанке — деревянный сундучок.
Сели на нары. Им можно было сидеть на нарах. Уставились в пол и молчали. До самого вечера.
Остальные тоже молчали.
В шесть вечера вернулись с работы строители. Сняли стеганки, оправились, умылись.
Камера приходила в движение. Расставили шахматы, разложили домино. Разговаривали громко, все сразу. Но не так громко, как всегда. Не так.
Зыгмунт залез на самые верхние нары. Там он спал. Там у него была своя «малина». Он что-то искал у себя в «малине». Не нашел.
— Хлопцы! У кого ость конверт? — крикнул он.
Никто не обратил на него внимания. Спокойствия ради Зыгмунт крикнул еще раз.
А потом кто-то притронулся к его свисающей с пар ноге, он глянул вниз.
Тот, в красном свитере, протянул вверх руку, а в руке был голубой конверт.
— Держи, — сказал он. — Ну, держи, — повторил он, увидев, что Зыгмунт смотрит на него так, будто не понимает, о чем идет речь.
Зыгмунт медленно потянулся за конвертом.
— Ты говоришь по-польски? — сказал он, чтобы что-нибудь сказать, и уставился в потолок.
— Ну, за столько лет человек может всему научиться… — 15 красном свитере смотрел вверх и ждал ответа.
Зыгмунт проглотил слюну.
— Теперь-то ты рад, — безжизненным голосом сказал он.
Тот, в красном, подтянулся на руках, уперся ногами и влез на верхние нары, рядом с парами Зыгмунта.
— Э-э, брат, — вздохнул он, — теперь мне все равно. Лет десять назад я бы еще радовался. Сейчас слишком поздно…
— Ты получишь деньги, — сказал Зыгмунт.
— Да. За все четырнадцать лет.
— Сколько получишь?
Тот, в красном, засмеялся. У него не было ни одного зуба.
— С меня хватит, — ответил он. — Хватит и на дом, и на машину, и в Италию съездить на год.
— Значит, то, что говорил Антось, правда…
— Что правда? — спросил в свитере.
— Да так, ничего. — Зыгмунт посмотрел на его искривленные ревматизмом пальцы.
— Ты был офицером? — спросил он минуту спустя.
— Нет. Я был охранником. В гетто.
— А-а, — отозвался Зыгмунт. — А где?
— В Лодзи. Я ведь сам из Лодзи. У меня там бар был около вокзала. На Фабричной. Знаешь, где это?
— Знаю, — буркнул Зыгмунт, — Там вход с угла. И два зала.
