– Слушай, Миша – неожиданно для самого себя сказал Иван – да ты же чертов гений!
Миша спокойно кивнул:
– Брат то же самое сказал. Слово в слово. А еще сказал, что собственноручно меня закопает, если я этого не сделаю, понял? – и засмеялся.
Потрясенный увиденным, Иван начал прощаться, почувствовав вдруг неловкость от того, что оторвал мастера от его фантастической работы. Миша был доволен произведенным его эскизами эффектом, но Ивана не удерживал, и даже вполне светски проводил до выхода из цеха. Милка со своей сворой была тут как тут, преданно глядя на Мишу в ожидании каких-нибудь распоряжений.
– Славная она псина – сказал Миша, глядя на остроухую Милку – Своих держит вот как, а чужим здесь всегда п….ц. Ей не важно кто, кошки, собаки, люди, рвет только так. Тут бандиты приезжали, думали стрелку устроить, так им, мудакам, отстреливаться пришлось. Хорошо, что стреляют они херово, никого из Милкиных не задели. Я брату звякнул, так эту сраную братву прямо за забором мордой в грязь и положили. А они, козлы, после Милкиного приема ОМОНу обрадовались, как маме родной. Мне брат с мясокомбината подкидывает для Милки кой-чего, так что она не от голода такая строгая, а из уважения, понял? Но подвала даже она боится, представляешь? Стечкина с Калашниковым не испугалась, а подвала боится и своих к нему не пускает.
– Какого подвала? – спросил Иван.
Миша помрачнел:
– Да есть тут под заводом подвал. Считай, что еще один завод, только пошире. Так я все щели заварил, какие нашел. А Милка и самих этих щелей боится. Помнит, сука, что-то…
– А ты в этом подвале был? – спросил Иван, насторожившись.
– Сунулся поначалу, так едва ноги унес…
– А что там такое?
– Сам не знаю, но страшно было очень… Ну, бывай! Жду через три года – и Миша, ухмыльнувшись, легонько пожал Ивану руку.
Идя к оставленной невдалеке машине, Иван думал о Мише, о его фантастическом замысле, о страшном подвале и о бесстрашной Милке, которая боялась не Калашникова, а этого подвала. А потом он вдруг вспомнил, что фамилия Мишиного брата, а, стало быть, и самого Миши – Архангелов. Довольно редкая фамилия, надо сказать. Так что же это получается, охнул про себя Иван, ведь если гениальный Миша носит фамилию Архангелов, то он, стало быть, Михаил Архангелов! Микель Анджело, если говорить не по-ненашему… Ну и ну…
33.
Все поле на дне неглубокой, но очень и очень широкой лощины было изрыто и истоптано. И повсюду лежали тела изуродованных людей, у многих из которых были отрублены, у некоторых оторваны головы, руки или ноги. Побоище произошло, видимо, совсем недавно, так как лужи пролитой крови еще не успели высохнуть. Потрясенный Иванушка замер, так как зрелище было ужасающее. Потом он увидел, как с противоположного холма в лощину спускается черный всадник. Издалека Иванушке показалось, что едет он на верблюде, но, приглядевшись, он понял, что это все-таки конь, но необыкновенно большой и длинноногий. Наездник был под стать своему коню, тоже ненормально высокий и столь же ненормально худой. На голове у него была надета плоская широкополая шляпа, а в руке он держал громадное копье. Доехав до середины поля боя, всадник остановился, а его конь стал яростно бить копытом, взметая вверх комья черной земли и куски человеческих тел. Всадник чуть приподнялся на стременах, ударил древком копья оземь и оглушительно рявкнул: «Встать, мерзавцы!» После этого все поле вдруг зашевелилось, из-за того, что тела поверженных воинов стали медленно приподниматься. Те, кто был лишен конечностей, рылись в земле, вытаскивая из грязи свои руки и ноги. Страшнее всего выглядели обезглавленные, шарившие вокруг, наощупь отыскивая свою отрубленную голову. Остолбеневший Иванушка не мог оторвать взгляда от этого зловещего копошения и в полнейшем изумлении наблюдал, как один за другим поднимались мертвецы, приторачивая и вправляя на место свои изувеченные конечности. «Поторапливайтесь, сволочи!» – страшно прокричал всадник, и Иванушка увидел, как он и его конь постепенно из черных становятся красными, как бы наливаясь жаром. Внезапно копье, которым потрясал теперь уже огненно-красный всадник, полыхнуло открытым огнем. «Становись!» – крикнул всадник. При этом окрике воины заметались, занимая места в боевом порядке. И вскоре на поле друг напротив друга выстроились две армии, солдаты которых были вооружены, кто копьем, кто мечем, кто винтовкой с примкнутым штыком а кто автоматом. Огненный всадник тронул коня и медленно пересек лощину, поводя своим полыхающим копьем то в одну, то в другую сторону. Иванушка пригнулся и отступил назад, боясь, что всадник его заметит. Но тому не было до Иванушки никакого дела. Он гарцевал взад и вперед между изготовившимися к бою армиями, все ускоряя бег своего коня. Доскакав в очередной раз до середины поля, он поднял коня на дыбы и прокричал: «Чаша вашей ярости еще полна! Так пейте же из нее, ибо срок искупления для вас не настал! Рубите и режьте друг друга, пронзайте и рвите свою плоть, как рвали плоть живых и невинных! Вперед, подлецы!» А-а-га-га, раздался тысячеголосый вопль и обе армии бросились в бой. Всадник захохотал и, давя копытами своего коня бегущих воинов, скрылся за холмом. В лощине закипело яростное сражение, смотреть на которое Иванушка не стал, а повернувшись, быстро зашагал прочь. Вот ведь ужас какой, думал Иванушка, ошарашенный увиденным и слыша за спиной вопли, стоны, выстрелы, взрывы, звон и скрежет металла, ударяющего о металл. Отойдя немного, он заметил впереди множество людей, беспорядочно расположившихся на припорошенном снегом поле. Иванушка подошел ближе и увидел что-то вроде лагеря, в котором собралось очень пестрое общество. Тут были мужчины, женщины, старики, старухи и даже подростки. Нигде не было видно ни палаток, ни костров, а одетые в лохмотья люди, кто сидел, кто лежал на земле. Некоторые бесцельно бродили, грубо, хотя и как-то лениво бранясь с теми из лежащих, кого они задевали. Иванушке эти люди сразу не понравились. Было в них что-то гадкое, хотя выглядели они довольно жалко. Тут и там Иванушка заметил составленные в пирамиды лопаты и кирки. Никакого желания общаться с кем-либо у него не было и он решил обойти лагерь стороной, но к нему неожиданно подбежал оборванный долговязый подросток и громко спросил: «Ну чо там, не кончили еще?» «Да нет – неохотно ответил Иванушка – только начали – а потом спросил – Чего вы тут сидите-то на снегу?» «Ждем, чтобы закапывать – отозвался подросток и сплюнул – А эта сволочь все не навоюется». «А как вы тут оказались?» – сам не зная почему, продолжил Иванушка разговор. «Да согнали нас жердями отовсюду! Мародеры, говорят, а у самих рожи, как у чертей. Вот и сидим, чтобы прибраться за этими – он кивнул в сторону лощины – Уж сколько сидим-то, аж перегрызлись все… – подросток снова сплюнул сквозь зубы и спросил – А ты чего, тоже к нам намылился?» «Нет – сказал Иванушка – я домой иду» «Ишь ты – хмыкнул подросток – домой он идет, умник. Ну иди, иди, пока не сдохнешь уже окончательно, козел». Иванушка повернулся и, отойдя немного, почувствовал, как ему между лопаток ударил не то камень, не то комок мерзлой земли. Он обернулся и увидел хохочущего оборванца. Вот народ, вздохнул Иванушка, и откуда только такие берутся? Я, наверное, все ж таки умер, раз все иду и не устаю, и есть мне не хочется почему-то. Одет он был также, как и тогда, когда вышел поутру на разноцветный сверкающий луг, только топорик куда-то подевался. Маруся не успела рассказать Иванушке про Сашу Дванова, приберегая своих любимых Платоновских героев до того момента, когда ее необыкновенный муж сможет понять их ни на что не похожую красоту, живым воплощением которой был для нее он сам. И хорошо, что не успела, а то бы Иванушка непременно вспомнил сейчас этих странных скитальцев, оказавшихся, как и он сейчас, посреди молчаливой целины равнодушной к человеку природы. От этого Иванушка мог бы по-настоящему загрустить и, чего доброго, взял бы да и остановился… Но он шел, думая о Марусе, которая его заждалась, наверное, о Василисе Прокофьевне, которая может двигать горы, об отце, задумчиво глядящем на реку, и о реке, не спускающей тысяч своих глаз с Емельяна Ивановича… От этих мыслей у Иванушки прибавлялось сил, и он широко вышагивал по чуть схваченному заморозком полю с похрустывавшими под ногами стеблями картофельной ботвы. Постепенно темнело. Но это было вовсе не из-за того, что где-то заходило солнце, нет, просто Иванушка двигался к темноте, которая была впереди и в которую ему предстояло войти.
