– Ну хоть расскажи! Как ты это все себе представляешь?
– Да черт его знает – ответил Миша, становясь серьезным – Трудно все охватить. Но так, в общих только чертах…
– Ну давай, расскажи. Вот ты говорил про Микеланджело, так у тебя так же будет, пророки, сивиллы, мышцы, торсы?..
– Ну уж нет! – рявкнул Миша – Мне Микеланджело с его голыми мужиками не указ. Я современный художник. Со-вре-мен-ный, понимаешь? Это мое время, и я его покажу. И ему покажу!
– Ладно, не торсы, что тогда?
– Объемы и провалы, вот что. И ритмы, чтобы все крутилось, дрожало, резалось.
– Абстракция? – осторожно произнес Иван.
– А как же! И еще какая! Такой еще не было, понимаешь? Да вообще таких здоровенных скульптурных композиций еще не было. Ансамбли да, были, а вот чтобы все в одном кулаке – Миша показал свой здоровенный волосатый кулак – такого не было. Ты пойми, абстракция, это образ Хаоса, а Космос, это кусок хаоса, приведенный в порядок. И чем художник больше, тем больший кусок хаоса он ухватит. А современный художник должен быть на грани, понимаешь. И у меня так будет. Шаг в одну сторону – Богородица, шаг в другую – яма, ничто или же Хаос. Но нужно помнить, что Хаос, это то, из чего только и можно творить. И он везде – Миша широко развел, а потом соединил руки – а я его приберу и кое-где подточу. Вот так вот.
– Слушай, тебе трактат нужно написать.
– А на хрена? Если не получится, если люди не ахнут, то тут уж пиши не пиши, ничего не поможет.
– А лабораторию можешь показать?
Миша помолчал, а потом резко поднялся на ноги:
– А давай. Но учти, этого еще никто, кроме брата, не видел, понял? Никто! И ты посмотри и сразу же забудь. Уяснил? – Иван кивнул – Тогда пошли.
Мишины рисунки Ивана поразили. Там и вправду в эскизной форме было то, о чем Миша говорил. Графика была четкая, жесткая, с мощной светотенью, так что Иван сразу представил себе, как это будет выглядеть в материале, тем более что кое-где для масштаба были пририсованы фигурки людей. Увиденным Иван был потрясен. Он сразу припомнил то двойственное ощущение, которое он испытал, разглядывая как раз недавно подновленные, странно и кричаще яркие фрески Микеланджело. Все вокруг восхищались, а в особенном восторге был младший Иван. Поэтому Иван спрятал подальше свое разочарование, охал и ахал вместе со всеми. Но чувство неудовлетворенности, которое Иван списывал на свою искусствоведческую темноту, осталось. И вот теперь, глядя на поразительную графику горбоносого и краснолицего бородача, он испытывал настоящий катарсис.
