Идеал
1
“Как-то в некоем украинском городке, в субботу, шел по главной улице цадик в окружении почтительных учеников его. Раби витийствовал, а юноши подбирали перлы, сыпавшиеся из мудрых уст. Навстречу благородному кружку двигалась шумная ватага молодых местных просвещенцев с берлинским заводилой во главе. У каждого во рту папироса, а у верховода и вовсе сигара в зубах. Хасиды, казалось, хотели испепелить гневными взглядами нечестивых соплеменников, осквернителей святого дня. Острослов берлинер, желая посмеяться над цадиком, спросил, существует ли законный способ курения в субботу. Раби не полез за словом в карман и посоветовал лицемерам курить, держа огненный конец папиросы во рту. И обе компании разразились смехом. Хасиды смеялись над ответом на глупость, а просвещенцы смеялись над глупостью ответа”.
Ицхак, молодой берлинский делец и литературный дебютант, адепт доктрины просвещенчества, приостановил чтение сочиняемой им сатиры на хасидов и вопросительно оглядел слушателей. Ревекка, сестра мятежного писателя и сама радикалка в воспитании нового еврейства, внимала брату с восторгом. Лицо главы семейства Натана выражало умеренное одобрение. Мерав, мать Ицхака, умилялась таланту сына, но зубоскальство его скорее печалило, нежели веселило ее. Христианский друг Ревекки, барон Шпигель, присутствовавший на чтении и плохо знакомый с предметом, изобразил на физиономии интерес к нему. Сумятица поднялась в душе Маргалит, дочери хасида из Божина.
“Поездка на Украину в Божин просветила вас, дорогие мои Ицхак и Ревекка! – по-отцовски благосклонно заметил Натан, – какие еще курьезы вставлены в книгу?” Ободренный сочинитель вновь обратился к исписанным листам.
Много занятного открылось слушателям нарождающегося опуса. Не ладят меж собой божинские цадики раби Меир и раби Айзик, сманивают хасидов друг у друга, и изобретательны в кознях, и не чураются доносительством. Известен богатый раби, который живет, как князь, и слуги, и карета, и дом роскошный у него, а хасидам своим проповедует упоение бедностью. А некий властитель дум убедил доверчивых питомцев, будто, обратившись невидимкой, запросто заходил в императорский дворец и колол владыку ножом и заставил его отменить вредный для иудеев указ. Возомнили себя хасидские наставники спасителями, и исцеляют-де они от любой болезни, и будущее предрекают. Барон Шпигель освежил ум новым знанием, но в глубине души не одобрил самообличительный пыл друзей-израильтян.
