— Хочу, — произнес без тени сомнения он, затаив дыхание в ожидании, что же будет дальше.
Нечто чуть громче зашелестело, но вместо ответа услышал:
— Ты что-то хочешь спросить?
— Да, — ответил он и тут же спросил, не дожидаясь ответа, опасаясь, что нежданный разговор прервется. Самый важный вопроса в его жизни. Не только "здесь и сейчас", а вообще в том, что было теперь его жизнью. Он удивился, что раньше его волновало другое. Может, поэтому и не отвечали? Просто его вопросы были не о том. Иное было важным.
Возможно, он ничему не научился, и вопрос вновь не тот. Но теперь, и он мог поклясться чем угодно, его волновал ответ только на него:
— Я могу вернуться к ней?
Ответят или промолчат?
Окружающий его туман в один момент погустел, четко обрисовывая границы его местонахождения. Будто вопросительно качнулся к нему, а вода разом осыпалась сотней тысяч капель на каменный пол. После этого необыкновенного шума наступила мертвая тишина, не прерываемая ничем.
— Вернуться? Зачем? — голос Нечто был абсолютно бесстрастен. Да и сами вопросы были настолько безразличными, что можно было решить, что он вновь неудачно использовал шанс.
— Чтобы прожить жизнь… с ней, — ответил он, понимая, что этот странный разговор может в любой момент прерваться и пытаясь удержать собеседника.
Этот вопрос был просьбой. Его личной, очень важной. Что нужно, чтобы его услышали, подумалв длительной мертвенной тишине.
Он и думать не мог, что может требовать. Нет, это милость, и ее нужно заслужить. Но, как и чем? Возможно, надо попросить, встать на колени и молить, чтобы его услышали? И тут же сам себе ответил:
— Нет, — он ещё помнил, кем был и во что верил. Сломаться…но было ли это ломкой? Стоит ли гордость утраченной возможности быть счастливым? Гордость — нет, но ведь есть еще благоразумие, честность, смелость признать свои ошибки и покаяться в грехах. Почему-то он твердо знал, что это место не обманешь. Можно не произносить вслух слова, но тебя услышат, если они в твоем сердце или душе.
Можно ли верить в высший разум, уважать его, как талантливого творца, справедливого судью или палача и признавать, как достойного соперника, чтобы потом делать несвойственные себе вещи? — подумал он себя, вспоминая многочисленные примеры из прошлой жизни.
Следующий вопрос был: "Готов ли я на это?" Не успев его продумать, он поморщился, признавая, что просить о том, что было для него важно, больше не было постыдным или зазорным.
