Мой друг Мегрэ [изд. "Маяк"] | страница 71

Даже в простом звуке шагов по неровной почве площади было что-то пасхальное, и Мегрэ, бросив взгляд в окно, ожидал увидеть девочек, пришедших к первому причастию и путающихся маленькими ножками в своих длинных вуалях.

Как и накануне, он надел туфли, брюки, накинул пиджак поверх ночной рубашки с воротом, вышитым красным шелком, спустился по лестнице, вошел в кухню и был разочарован. Он бессознательно желал, чтобы повторилось вчерашнее утро, хотел сесть у плиты возле Жожо, приготовлявшей кофе, хотел видеть прозрачный прямоугольник открытой двери. Но сегодня здесь уже были четверо или пятеро рыбаков. На полу была опрокинута корзина рыбы: розовые морские ежи, синие и зеленые рыбины, нечто вроде морской змеи, с красными и желтыми пятнышками, названия которых Мегрэ не знал. 

— Желаете чашку кофе, мсье Мегрэ?

Его обслуживала не Жожо, а сам хозяин. Может быть, потому, что было воскресенье, Мегрэ чувствовал себя как ребенок, которого лишили обещанного удовольствия.

С ним это бывало, в особенности по утрам, когда он подходил к зеркалу, чтобы побриться. Он смотрел на свое широкое лицо, на большие глаза, под которыми часто появлялись мешки, на поредевшие волосы. Он принимал строгий вид нарочно, словно для того, чтобы напугать самого себя. Он говорил себе:

— Вот господин окружной комиссар! Кто посмел бы не принимать его всерьез? Множество людей с нечистой совестью дрожали при упоминании его имени. Он обладал властью допрашивать их до тех пор, пока они не закричат от страха, посадить в тюрьму, послать на гильотину.

На этом самом острове находится какой-то человек, который так же, как он, слышал звон колоколов, дышит воскресным воздухом, какой-то человек, который еще накануне вечером пил вино в том же ресторане, что и он, и который через несколько дней будет раз и навсегда заперт в четырех стенах.

Он проглотил чашку кофе, налил другую, отнес ее к себе в комнату; он с трудом мог поверить, что все это было серьезно: еще так недавно он носил короткие штанишки и утром, по морозцу, с закоченевшими от холода пальцами переходил площадь у себя в деревне, чтобы прислуживать во время мессы в маленькой церкви, освещенной только восковыми свечами.

Теперь он был взрослым, и никто этому не удивлялся; только он сам время от времени с трудом мог поверить, что это действительно так.

Может быть, и у других иногда возникает такое же ощущение? Например, мсье Пайк: не спрашивает ли он себя иногда, как люди могут принимать его всерьез? Не возникает ли у него порой, хотя бы изредка, такое ощущение, словно все это только игра, «жизнь в шутку»?