Старик тихо ругнулся сквозь зубы и черенком кнута откинул опасного соседа.
Вскоре показалась карета. Ее видавшие виды колеса крепко не досчитывали спиц и были на четверть занесены песчаными дюнами.
«Боже милостивый! — доминиканец прищурил глаза.—Бедняги, похоже, угодили в самую пасть пыльной бури».
Он выждал еще какое-то время: слух резал лишь редкий крик пестрой четы ястребов. Сцепив зубы, монах медленно двинулся дальше; птицы с недовольством затрещали крыльями, поднявшись на пару воздушных этажей. Теперь Олива не замечал их, взгляд его прикипел к невесть откуда взявшемуся империалу. Под ногами захрустел песок. Белая ряса липла к телу, будто намазанная клеем.
Он сделал еще несколько шагов сквозь жесткую поросль чапарраля, когда обо что-то споткнулся, едва не отведав камней и пыли. «Sit tibi terra levis!»42 — его башмак зацепился за разбросанные ноги девушки, что без признаков жизни лежала в двух футах от задних колес империала.
Монах болезненно сморщил лоб, сердце его бешено стучало о ребра. В какой-то момент он почувствовал головокружение. Ища поддержки, Олива судорожно вцепился одной рукой в разбитый обод каретного колеса, а другой — за оставшуюся дверцу. Она с легкостью распахнулась, и брат Олива проглотил вместе с трухой свой собственный крик.
В рот ему смотрел массивный трехствольник, а из салона донеслось хриплое:
— Кто ты?
— Я… я… иеродьякон Олива из Санта-Инез… — насилу справляясь с одеревеневшим языком, пролепетал старик и не узнал свой голос. Тот стал тягучим и низким, как басы церковного органа.
Рука офицера опустила пистолет, голова откинулась на сиденье, глаза закрылись.
И тут монаха, будто пуля меж глаз, настигла мысль: сие тот самый испанец и сеньорита, о коих он был наслышан от пьяных драгун и капитана Луиса.
— Слушай команду! Мушкет к боку! Фитиль с курка! Фитиль на место! Мушкет ко рту! С полки — сдувай! На бой бери! Мушкет вниз! Порох на полку сыпь! Утряси! Полку закрой! Стряхни! Сдуй! Мушкет на левый бок! Порох и пулю в мушкет! Пыж — на полку! Забойник возьми! Пулю и пыж — добей! Забойник на место всунь! Правой рукой мушкет подыми! Левой посошок — готовь! Мушкет на вилки! Готовьсь!
Эти стародавние, как житие Колумба, команды сержанта Аракаи терзали слух Диего два раза в день: утром и вечером уже третьи сутки! Он просыпался под них и засыпал. Он знал их наизусть, не хуже «Pater Nostrem» и ненавидел как черт ладан.
«Вот счастье-то! — думал Диего. — Ну и горластый петух в сапогах за окном… Такой порадовал бы своим голосищем на параде и самого короля. Но клянусь Святым Себастьяном
