— А ты… хороший, — тихо обронила она. Помолчала и добавила: — Вспыльчивый, но добрый. Прости, что я подсмеивалась над тобой…
— Тереза, — он горячо и влажно задышал у самого ее уха. — Я не знаю… будет ли у меня еще такая минута… — его сильные руки вдруг притянули девушку к себе.
— А ну, отпусти! — прошипела она, но он все же успел надкусить спелость ее малиновых губ.
В следующий миг голос майора обжег их, точно хлыст…
— Мигель! Где тебя носит, хвост дьявола?
Юноша медленно опустил руки, облизнув губы кончиком языка и, нервно рассмеявшись, громко откликнулся:
— Да где же мне быть, дон, — с вами, черт возьми!
* * *
Долгогривый иноходец плясал под Диего, насторожив уши вместе с папашей Антонио, слушая последние распоряжения их господина.
— Антонио, я надеюсь на тебя. Не подведи.
— Будьте покойны, хозяин, всё будет в полном ажуре. Только зря вы затеяли это… Вечно ищете на свою голову приключений. — По глазам старика майор понял, что про себя торгаш наверняка подумал, что видит их в последний раз.
— Голова-то моя, — андалузец усмехнулся и похлопал его по плечу. — Мы обязаны вернуться, иначе всё бессмысленно…
— Гром и молния! Но почему не послать одного Мигеля? — Початок сдвинул заскорузлым пальцем шляпу на затылок и отмахнулся от летящей перхоти мошкары.
— Это опасно.
— Э-э, я чую, вы боитесь, сеньор, что он так же канет, как братья Гонсалес…
— Да, боюсь, — сказал де Уэльва. — Нас осталось слишком мало. И я не хочу лишний раз рисковать.
Муньос растерянно заморгал: ответ оказался неожиданно прост. Империал жалобно заскрипел и качнулся на рессорах; мелькнула толстая, в пестрых заплатах задница, — папаша Муньос подался всей массой к майору.
— Что ж, возможно вы и правы, дон… Ему ведь только броситься в драку, а там хоть потоп… Чистый ад и сера! А ведь я его, признаться, люблю, дон, после лошадей больше всех на свете!
Толстяк вдруг перестал сосать кургузый окурок сигары и тихо сказал:
— Только, пожалуйста, возвращайтесь, сеньор. Что мы с дочкой будем делать без вас?.. Знайте, если вас убьют — сердце мое будет навек разбито!
— Я постараюсь поберечь твое сердце, старина. А тот, ради кого погибают, сам должен уметь смотреть в лицо смерти. И я докажу, что умею это делать. Ты же укрой карету, Антонио, и без глупостей. Глядеть в оба. И ни капли рому!
Золотой кастельяно качнулся под ухом толстяка: «Хорошенькое дельце «укрой»… места-то здесь, тьфу, — пропасть, как без штанов стоишь…»
Разворачивая жеребца, майор напоследок бросил:
