Она ощутила дрожь, точно сквозь душу ее пронесся порыв северного ветра. Пальцы судорожно сжались в кулак и ногти впились в ладонь. «О Святой Яков, как исправить положение?» Но в эту дьявольски щекотливую минуту в своей судьбе на Аманду будто нашло затмение: ничего спасительного не приходило на ум.
— Вы что-то скрываете от меня? Почему? — каждое слово падало на голову леди как камень. «Надо во что бы то ни стало успокоить его! Но как? Как перевести разговор?»
— Немедленно заберите! — она, царапая уши, сорвала серьги, стащила с запястья браслет и торопливо сунула их в руки капитана. — Господи, в каком ужасном мире мы живем! — пассажирка вскинула руки, блеснув кольцами, закрывая лицо.
— Да поймите вы! И Бог свидетель! — дыхание офицера участилось. — Это фамильные наши вещи… И я их вижу здесь, в океане, на вас… значит… — это были уже не камни, а гвозди, которые он заколачивал, не оставляя ей ни малейшей лазейки.
— Я ничего не знаю, не знаю, Andre! — вскрикнула она почти со злобой. И резко пошла прочь так, что он услышал холодный шелест ее шелка.
— Стойте! — Преображенский нагнал ее и преградил дорогу. — Почему вы уходите? Это какая-то тайна?
— Да, тайна. Мне доверили ее, и я не могу…
— Не можете доверить мне, капитану корабля?!
Ему стало не по себе. «Какого беса у сей выдержанной дамы руки нынче всё время в движении! То она прячет их за спиной, то нервно теребит бока, то комкает рюши подола?»
— Послушайте, мисс Стоун, я знаю, что вы достойная леди, но, клянусь честью, не отпущу вас, покуда не докопаюсь до правды!
Ей вдруг захотелось упасть в его объятья, разрыдаться, снять камень с души, но многолетняя выдержка заставила оправиться от первоначального удара. Интуитивно Аманда почувствовала, что истины о ней он не знает, да и не может знать. «Откуда?» Никто на корабле кроме Линды не ведает правды, только она. Леди почувствовала, как теплым потоком заполняет ее облегчение. Пусть, если угодно, строят себе предположения, пусть думают что хотят — это ее жизнь; и как она распорядилась —никого не касается. Сердце англичанки заходилось, каждый нерв напрягся до звона, но, собрав всю волю в горсть, она повернулась к нему лицом:
— Эти вещи мне передали вчера. Честно говоря, я, как наивная воспитанница пансионата, размечталась, что это был шаг с вашей стороны…
— Ради Бога, кто их вам передал? — резко оборвал он.
— Ваш юнга, сэр.
— Данька? Сын Дьякова?.. — Преображенский недоверчиво посмотрел на нее… — Что за чертовщина! Как серьезно вы говорите?
