Госпожа в смятении встретилась взглядом с Линдой. Та глупо сидела с полуоткрытым ртом на кровати, и свет свечи падал ей на лицо.
— Ложись спать! — сама не зная почему, резко напустилась на служанку Аманда. Затем заперла дверь, решительно задернула занавеску, которая служила вместо ширмы, и с женским нетерпением начала теребить узел шнурка.
* * *
«Какая прелесть!» — Аманда, скрестив на груди руки, в немом восхищении смотрела на дорогой золотой браслет, расцвеченный изумрудами, и на такие же прекрасные старинные серьги великолепной выделки, что стоили немалых денег. Она прикусила губку — это было более чем неожиданно! Золотисто-зеленые, с искристым блеском драгоценности играли и переливались при свече магическим сиянием.
За дверью вновь послышался стонущий скрип половиц. Но в этих обычных для уха звуках ее смущала настойчивость. Аманда инстинктивно накрыла ладонью подарок, сердце отчаянно забилось. Сквозь белые пальцы был виден лоснящийся золотом браслет. Всё замирало от усилий что-то понять и вспомнить. Но вспоминать было нечего: сии украшения Аманда видела впервые. Шаги затихли, за стеклом спустился холодный черный вечер; где-то высоко на палубе время от времени били склянки, а она продолжала лежать во мраке ночи, прислушиваясь к шорохам, и сердце ее томилось.
Немного опьяневшая и возбужденная от роившихся мыслей, Аманда, чтобы как-то отвлечься, открыла Библию. Увы, глаза не могли ухватить вечных строк, мысли уносились прочь, легкомысленно переворачивая страницы Писания, точно ветер опавшие листья. «Кто мог сделать этот презент? Капитан? Его безумный помощник? А может, кто-то еще?..»
В тайниках души она желала видеть этого странно противоречивого капитана: насмешливого, задумчивого, нервного. Она вдруг подумала: «В любой истории наступает момент, когда события «срываются в галоп», и это, как правило, самый волнующий, щекотящий нервы и душу миг. Право, давно было бы пора ускориться событиям в моей жизни». Нравясь самой себе, она тихо улыбнулась. И действительно: всё, начиная с выхода из Охотска, текло медленно, как кисель. Нет, леди Филлмор не хотела жизнь гнать кнутом, просто природа влюбленной женщины всегда просит ясности, пускай и подсознательно. Ей было трудно сознаться себе в том, что постепенно, но в ней зародилась та чарующая тяга к капитану, остановить которую она не могла. Лежа в кровати, прислушиваясь к плеску волн, она задавала себе и отвечала на тысячи вопросов, которые вставали по мере того, как образ любимого князя Осоргина всё более затягивало инеем времени. В какой-то момент ей вдруг так отчетливо захотелось, чтобы капитан обнял ее и прижал к себе, как тогда, на молу, что она отрывисто задышала, испугавшись собственных желаний. Потом привстала на локте, отбросила назад тяжелые пряди и посмотрела в иллюминатор. Четкие лунные тени раздувшихся парусов падали на серебристые волны. Яркий месяц на ущербе золотистым серпом горел в клубящемся сумраке чужих небес. Сыпавшаяся алмазной пылью волна загоралась в сверкающей дорожке месяца перламутровой игрою, и, как вздохи из каменной груди надувшего щеки тритона, слышались чередующиеся всплески падающих пенных струй…
