Кальеха тяжело вздохнул в кресле. Он вытянул ноги, перевел взгляд с собеседника на кончики своих сапог.
— Вы изволите говорить мне известные вещи, падре… Зачем?
— Зачем? — неловко переспросил архиепископ, захваченный врасплох горячностью вице-короля. — Затем, что я предполагаю отмену со дня на день Конституции Кадисского регентства королевским указом, роспуск Кортесов и признание недействительными всех их распоряжений. Поэтому вся миссия мадридского гонца будет горчицей, поданной на десерт. От фактов истории никуда не деться, сын мой, это Фатум.
— Вы полагаете или располагаете, святой отец? —герцог стал похож на человека, коий выстрелил из ружья и теперь ловил далекое эхо.
Очередное зерно звонко стукнуло в тишине Малого кабинета.
— Располагаю, монсеньор. Сейчас май, но бьюсь об заклад, не позднее июня вы получите из Мадрида подтверждение моим словам… — иезуит вновь пригубил вино.
— И слуга дьявола будет сожжен на костре… так хочет народ, так хочет и церковь. Vox populi — vox Dei…58
— Вы говорите порой, Монтуа, даже не как священнослужитель, а как политик.
— Вы правы. Сегодня трудно провести грань между тем, что творится. Я думаю об Империи, о ее былом величии, но главное, о грядущем. Вспомните, ваша светлость, кто последнее время стоял во главе Испании? То-то и оно: слякоть! Объединить людей в стальной кулак сможет лишь крепкая Вера!
— Не хотите ли вы сказать, генерал…
— Да, сын мой, близится время великих ристалищ… Пора чистить доспехи от паутины и ржавчины безвременья… Вы же никогда не знали поражений, герцог, — иезуит медленно потер тонкие бесцветные руки.
— Хм, пожалуй. — Кальеха дель Рэй пожал толстыми плечами. — Право, я иногда чувствую потребность в схватке. Как по вашему, падре, мне еще не поздно поднять меч?
Запавшие глаза Монтуа блеснули чуть сильнее обычного. У Кальехи было такое ощущение, будто этот человек разбирает его на части…
— В бою, герцог, ценятся опыт и дух, а не мускулы.
Стук в дверь заставил их замолчать.
— Его Преосвященству архиепископу Доменико Наварре из Калифорнии, срочно! — шпоры начальника караула звякнули и почтительно смолкли. В белой перчатке покоился запеленатый в черную монашескую рясу сверток.
Грудь вице-короля раздулась гневом, взгляд вспыхнул агатовым пламенем, но Монтуа предупреждающе поднял руку:
— Это была моя просьба, герцог. — Кивком головы он отпустил кирасира. — Ступайте с Богом. Благодарю.
— Вот и дождались! — архиепископ торжествовал. — Вести издалека… Теперь, надеюсь, вы согласитесь, ваша светлость, что наш корабль не пошел ко дну только благодаря мне.
