Где - то далеко, очень далеко ужаснулся разум леди Патрелл. Как это она может спрашивать ТАКОЕ?! Задавать ТАКИЕ вопросы и ТАК таять под нажимом хищных мужских рук и челюстей, лежа с разбросанными в стороны ногами, как последняя, дешевая... ПРОЧЬ! Рассудительность скрылась, отойдя вглубь клетки, прижавшись к толстым прутьям и замерев там.
- Поласкай меня, - попросил Дьорн, легко гладя набухшую женскую суть - И не дрыгай же ты ногами, Белла! Что опять случилось?
Вместо ответа та выгнула спину и, подведя руку под поясницу, достала оттуда большую заколку для волос.
Украшение утонуло в руке лорда, а в следующую секунду полетело в угол, печально звякнув и замерев там.
И вновь повторилось очарование, и слабое "простите" сгорело в поцелуях, движениях, воздухе ночи и крепких обьятиях.
Дьорн, наконец - то освободившись от одежды, лег рядом с женой. Беллиора же, сжав рукой горячую напряженную плоть мужа, погладила ее нетерпеливыми пальцами, вызвав резкий, короткий стон.
- Еще, - попросил бастард, почти не разрывая поцелуй и не прерывая ласки, становящейся всё более глубокой - Еще. Мне нравится.
Сам себе удивляясь, как могут заводить эти неумелые, слабые поглаживания, застонал, прижимая к себе жену одной рукой, другой же лаская ее между ног и старясь быть нежнее, как можно нежнее... В который раз уже поражался, отчего так горячи и так желанны порывистые, почти девчоночьи поцелуи. И как, и отчего тянет и тянет только к ней... Всегда к ней!
Начиная от той вонючей, полуразвалившейся конюшни и заканчивая спальней и его, Дьорна, постелью. Его, Дьорна, домом. И его никчемушной, горелой жизнью, пропахшей винищем, табаком и дешевыми бабами. К чему мешать этот запах с другим - свежим, ледяным, снежным? И почему так хочется перемешать.
- Маленькая, - прошептал он, ругая себя за то, что вообще начал эти детские игруньки с ласками - Давай, пора! Ложись набок, не хочу тебя давить. Спиной ко мне.
Ну почему Белла не могла оказаться пухлой, розовощекой, с сильными ногами и крепкими формами? Немочь бледная! Жалей ее теперь! А как бы хотелось развернуть задницей, загнуть и вставить по самую глотку.
Вместо этого - ласки, как у совсем сосунковых пар и уговоры. Твою мать...
А между тем, немочь стремительно переставала быть немочью.
Из холодной, снежной принцесски в измятой постели бастарда, под его ласками, словами и пламенем будто из магического костра, рождалась Женщина. Звенящая, стонущая, раскаленная. Изгибающаяся змеей, текущая бурной рекой. То замирающая в его обьятиях, то начинающая рваться из них, ожесточенно и яростно.
