Задумавшись о прозвучавшем вопросе, Ник не придумал ничего, что выразило бы чувства. Он сказал просто:
— Как все. Мечтаю о простом человеческом счастье.
— И о любви?
Напоминание всколыхнуло боль.
— Как думаешь, мечты сбываются? — не дождавшись ответа, добила Фаня.
— Хочешь узнать, верю ли я в чудо? Да. Иначе зачем это все? — Свободной рукой Ник обвел притихший мир.
— Ты, Мирон и Аскер — вы трое мечтаете об одной. Если бы мечты сбывались — разве ваша мечта имеет шанс осуществиться?
Ник резко развернулся.
— Пойдем обратно.
Рука Фани вновь зацепилась за его локоть, но недавняя теплота исчезла. Теперь каждый думал о своем.
Шли молча. Чем ближе оказывался лагерь, тем труднее взгляд сосредотачивался на чем-то другом, кроме блестевшего силуэта машины. Ноги сами вели к ней, а не к палаткам. Фаня сделала вид, что не замечает, куда ведет Ник. Впрочем, ответа, кто вел, а кто велся, не существовало, в их паре оба были лицами заинтересованными.
— Кажется, Бердяев сказал, что ожидание чуда есть одна из слабостей русского народа, — пустился Ник в рассуждения в тщетной попытке отвлечься. — Я типичный русский. Это ответ на твой вопрос. Неважно, что нечто невозможно. Я русский. Пусть немцы руководствуются логикой, евреи — расчетами, а я буду верить и ждать. Кстати, что расчетливая еврейская кровь в тебе говорит по поводу твоего предмета обожания?
Фаня вздрогнула.
— Ты о Толике?
— Разве твоя мечта более осуществима, чем нелогичная моя?
— Смотря что подразумевать под мечтой.
— Быть вместе, — сказал Ник.
— Мы и так вместе. Не хмыкай, моя мечта быть рядом сбылась, я — рядом.
— Не в том смысле.
— Но рядом, — упрямо повторила Фаня. — Я вместе с ним радуюсь, когда ему хорошо, и помогаю, когда у него проблемы. Я намного счастливей тебя — тебе плохо в обоих таких случаях. Ты не помог бы Луизе остаться наедине с другим, как бы ей этого ни хотелось. Ты делаешь то, чего хочешь сам. Когда мечты разбиваются о реальность, тебе больно. По сравнению с тобой я могу считать себя счастливым человеком.
Оба снизили голос до шепота, ноги старались ступать неслышнее.
— Не понимаю, — признался Ник. — Это не любовь, этому даже нет названия.
Фаня укоризненно покачала головой:
— Это и есть любовь.
Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип — чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.
Пальцы спутницы затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.
