Степка сидел рядом и, слушая рассказ ссыльного, с жадностью ел.
— Я, Николай Никифорович, переправился через реку у города. И старался далеко не забредать. Раза два слышал, как гудели пароходы: это меня успокаивало. А потом зашел в трясину и еле выбрался. Полз на животе…
— Значит, вы в Оленье болото попали. Да-а… Счастливо отделались, Егор Ильич. Много лежит на дне его и нашего брата, и коров, и лошадей. Это Оленье болото в народе зовут «гиблым местом». Редко кто оттуда выбирается. Ох, редко!
Хозяйка перекрестилась:
— Господи помилуй, да как же вы выползли-то?
— Два шеста лежали на зыби, вот я по ним и полз.
— Должно, с прошлого года остались шесты-то, когда у Пахомыча телку спасали, — сказал Степка.
— Если б не шесты, утонул бы я, — осиплым голосом заключил ссыльный.
— Беспеременно бы засосала проклятая топь, — согласился хозяин.
— А когда я выполз, то с испугу пошел в сторону от болота и заблудился. Плутал часа три, потом стал кричать. Никто не откликнулся. Страшно стало. Думаю, медведь услышит мой голос, бросится и задерет.
— Нет, медведь от крика убежит, — усмехнулся Никифорович, — он боится человека. Ежели бы столкнулись с ним — тогда другое дело.
— Шел я молча в одном направлении. Все лес да лес. Опять кричать начал. И вдруг слышу: «Иду!». Это Степа отозвался. Второй раз спас меня от смерти. Если б не медведь, то волки бы наверняка заели.
— Вот блинков горяченьких покушайте, — предложила хозяйка. — Со сметанкой они больно хороши.
— Благодарствую, Ксения Афанасьевна. Прямо закормили вы меня.
— Кушайте на здоровье! Вам надо сейчас согреться.
— Водочки бы хорошо, — сказал Никифорович, — но на покос не берем. Это еще от дедов завещано.
— Спасибо, я не любитель. А почему не берете?
— Мой дед сказывал, будто однажды на покосе мужики перепились, устроили драку и косами до смерти порубили друг друга. С той поры как отрезали: ни одна семья не берет на покос хмельного. Вот кончится страда, вернемся домой — тогда и гульнуть можно… А что, Егор Ильич, как вы устроились? Вроде бы теперь вольно живете?
— Ничего, спасибо. Служу у нотариуса. Снимаю комнату и столуюсь у акцизного чиновника. Хожу отмечаться к исправнику. Живу тихо.
— Не притесняют вас?
— Нет, ничего, но, видимо, следят. Выезжать никуда не разрешают. Даже в Вятку не пускают. А там есть друзья. Проходили по одному делу.
— А все-таки, за что же вам такое наказание? Правда, что вы против царя пошли?
Ссыльный отодвинул оловянную тарелку и, несколько подумав, решительно сказал:
