И пока рядом не было никого, чтобы видеть, как меня выкручивает от эмоциональной боли, держаться было легче. Не так страшно выглядеть то плачущей, то воющей дурой, когда единственный, кто видит тебя такой — всего лишь собственная тень.
Мы с Антоном можем попытаться начать все заново. Мы уже это делаем.
И я не могу снова все испортить только потому, что он увидит меня плачущей без причины, или я сорвусь на него за какой–то пустяк.
Я вытряхиваю на ладонь маленькую белую капсулу.
Смотрю на нее, как будто после съедения меня вынесет прямиком в Матрицу, хоть на самом деле скорее наоборот — без нее моя реальность станет сложнее и тяжелее. А я не хочу снова быть обузой.
— И не смотри так осуждающе, — говорю своему отражению, запивая таблетку водой из–под крана. — Это временно.
Пока Антон спит, готовлю завтрак: омлет с пекинской капустой, кукурузный салат и бельгийские вафли.
Мне просто хорошо.
Свободно, тихо и громко одновременно, как будто в голове играет собственный оркестр и солянка из моих любимых композиций — это не набор звуков, а отдельное музыкальное произведение.
Только позже, когда замечаю на экране телефона значок входящего сообщения, вспоминаю, что уже два дня ничего не отвечаю Вадику. От него накопилась уже целая «стопка» сообщений, и я, пока вафельница делает новую порцию, открываю первое.
Вадик волнуется.
Сначала спрашивает, почему не отвечаю, потом начинает извиняться за фотографию. Он пишет словами, но мне кажется, что его крик слышен даже сейчас, спустя сутки, и даже через экран. Потом пишет, что «Она» (теперь называет Вику только так) не дает ему видеться с сыном, что его прессуют на работе, что тесть уже дважды звонил с угрозами, если он не перестанет пытаться выйти на контакт с Пашей.
И при всем этом — Вика все так же отказывается подавать на развод. Последние сообщения — одна беспросветная тоска.
Я хорошо «слышу» его крик о помощи в словах, что ему не хочется просыпаться утром, что он не представляет, как жить дальше и что кроме меня ему больше не с кем поговорить.
Мне стыдно, что из–за какой–то дурацкой фотографии я отодвинулась от человека, который в любую минуту может…
Внутри неприятно царапают притуплённые лекарством эмоции.
Это не больно, потому что больше похоже на попытку нарезать хлеб ножом в пластиковом чехле: чувствуется, неприятно беспокоит, но не может причинить вред.
Я: Прости, у меня вчера был загруженный день.
Я: Не обращай внимания на Вику она просто злится. Ты же знаешь, что у нее тот еще характер.
