— А я бы убежал!
— Несколько раз я вспоминал его на Припяти, когда ловил в затонах краснопёрок.
— А почему на Припяти?
— Там мой крючок цеплялся за стволы и зонтики болиголова или веха, — за цикуту…
— И я бы убежал!
— В конце концов, он одурачил всех. Неграмотный старик… и не записывал он потому, что не умел писать. Ужасная догадка.
Его тянуло на базар, к своим. И говорил он только на ходу, когда на слове не поймаешь.
Выходим на тропу. В кустах сверкают миллионы капель. От свежести меня знобит и хочется кричать:
— И я бы убежал!
*
Неизвестное больше известного, но неизвестным сыт не будешь. Марухин, доставай тушёнку, а я нарву крапивы. Сегодня — в самый раз.
Затапливайте печь и ставьте воду.
Сидим и ждём. Марухин режет лук, макает в соль, хрустит и, вытирая слёзы, хукает.
— Комар упал на стол! Своим дыханием ты усыпляешь комаров.
— А пусть не подлетают.
За стёклами светло. Вдали река сверкающей дугой с холма впадает в море. Бесшумный водопад…
Написано, когда томились щи из молодой крапивы, в белую ночь на Белом море, без числа и года.
Здесь их нет.
*
Онега спит. Куранты где-то отзвонили полночь, а на воде светло.
Поникшие под капюшонами, плывут паломники пустого Севера. Здороваемся с ними молча.
И у костра мы разговариваем тихо.
Вращение катушки надо начинать, пока блесна летит. Тогда она касается воды на вытянутой леске и не опустится на дно.
Никто не слышит наши тайны и секреты, и нам не стыдно с ними засыпать.
Открыл глаза и тут как тут — вчерашнее.
Коробка от фруктовых пряников отгородила свет.
Знакомый запах возвращает в детство, в бессмертие, шагающее босиком по лужам, с фонтанчиками между пальцами, когда прихлопываешь воду.
Сном я не дорожу, но очень дорожу минутой пробуждения.
Бывает, что она кошмарнее осы, застрявшей в волосах, ужаснее змеи на животе (гадюки и ужи зимуют под стогами).
А у меня — фонтанчики, когда прихлопываешь воду и сполохи язей под деревянным тёмным ледорезом.
Там как блеснёт, и сердце западает.
Один банкир с улыбкой Мефистофеля хотел их у меня купить и попросил назвать приемлемую цену.
Фонтанчики я не продам, а сполохи могу…
— Четыре стога крупными купюрами!
*
— Где твой отец?
— Сено собакам косит.
— Исчезни…
Инспектор Тишин отпустил подростка и сёмгу не изъял. В Умбе работы нет. Все, кто ходячий, вышли на тропу.
Домой вернулись в мокрых телогрейках.
Дождь заливает стёкла, голову сдавило. В ушах звенит.
— Давление понизилось, — говорит Марухин.
— Надо его поднять!
Олег принёс из коридора сало — с чесноком и тмином, нарезал на доске.
