— О, Боже! На хлеб! На молоко! На мармелад! На сигареты! На ливерную колбасу!
Я положил на тротуар коробку спичек и осмотрел своё «грибное» место, чтобы не потерять его, когда начну кружить и увлекусь. Ага, блестит большая белая монета. Я подождал, пока на небе громыхнуло и надо мной повисли розовые яблони.
Так и есть — на ребре, прислонившись к бордюру, стояла полтина.
Вторую я увидел на ливнёвке.
Бабахнуло! И голубые пальмы разнообразили мой стол.
Да здравствует Первое мая! Обожаю салюты.
Да здравствует Пётр Петрович Петух. «Да подложи морковь и щёки осетра». Да здравствует Тиль Уленшпигель! И запах чайной колбасы.
Теперь у меня всё есть.
Из темноты с фонариком возник Марухин.
— Ты разделывал сёмгу?
— Я подобрал чешуйки на песке и что-то вспомнил…
*
Ледоходы, разливы Днепра, гулянья на главной улице, подёнки, майские жуки… Бум! — по стеклу пустой библиотеки. Их уже не вернёшь.
Печальные воспоминания о свежести за десять метров до разрезанного огурца на первом этаже у Иваровских. Окно открыто, люстра резонирует.
— Я-май-ка!
В Могилёве поет Робертино Лоретти.
Во время деревянного моста над городом ещё летали журавли.
В подъезде дверь, прижатая пружиной, от жары отделяла прохладу, но Атлантида детства погружалась в океан забвения. Только пиджак для темноты с конфетой «Чио-чио-сан» случайно уцелел в кладовке.
Конфету я не подарил, ну не хватило смелости, только душа дрожала, как мембрана: — Я-май-ка!
В другом кармане я нашёл жестянку с отверстиями — для хранения подёнок — в мае и кузнечиков — в июле.
Если её приложишь к уху, в ней поёт Робертино Лоретти.
Замечу заодно, пиджак для темноты при слабом свете фонарей, заполненных сухими бабочками, выглядел вполне прилично, если быстро идти.
Где светло, надо быстро идти.
*
Утром ветер затих.
В берёзах появились синие прорехи, — идёшь и видишь дальше, чем идёшь.
Открытое глазам неуловимо превращается в надежды и возможности. Метаморфозы дальней перспективы, нет, это слово не моё, причуды далегляда, непривычное слово, живое.
Неуловимое со мной играет в прятки, и на тропе мелькают тени листьев, ещё не долетевших до земли.
Дырявый лес и синие просветы, соединяющие взгляд с запасами пространства по обе стороны тропы и впереди. Всегда ведь что-то есть…
Марухин и Олег стоят и ждут меня, не понимая настроения, возникшего из ничего.
Шуршание тропы… На мокрых сапогах желтеют листья…
Вдали шумит порог.
— Какой сегодня день?
Марухин удивлён.
— Что сегодня? Суббота, среда?
