Впечатаны в серебряный асфальт.
Брат виновато улыбается. Я говорю:
— Шофёр притормозил, увидев рыболова.
*
Июльским вечером под могилёвской кручей мост повторялся в зеркале Днепра, и ледорезы были невесомые.
В пятнадцать лет я подходил к воде и бормотал придуманные на ходу языческие заклинания.
Замечу заодно — лет через двадцать я поймал онежского лосося и повторил обряды, которых я не знал.
Какая интересная грамматика: лет через двадцать я поймал… прошлое время в будущем.
Неправильное — скажет грамотей, а я не спорю.
В словаре Ушакова «Проверщик» — правильное слово, а «проверяльщик» — просторечие, но «проверщик» скрежещет во рту, как песок, а «проверяльщик» — устрица на языке. Маслёнок! С мягкими «я» и «эль».
Замечу, «эль» всё время улыбается.
Когда плотва на Соже не клевала, склоняясь с лодки, я произносил все буквы алфавита, следя за выражением лица.
«Эль» — самая улыбчивая буква, но откуда я знал ритуалы?
Поймав лосося, надо что-нибудь оставить… С десяток папирос для проплывающих туристов или хлеба для птиц.
*
На ледниковых валунах сияло полнолуние. В такие вечера становится слегка не по себе.
Тихо вошёл Олег и молча снял с плеча кусок продавленной коры.
Марухин засвистел.
Мы вышли на крыльцо.
Под берёзой висела огромная сёмга, как НЛО.
Полнолуние.
— Да, в полнолуние такие входят в Умбу.
— Не меньше двадцати.
— Неделю я ловить не буду, — сказал Олег.
Она ушла из Умбы и вернулась, без карты Атлантического океана, без компаса и без секстанта определяя свой маршрут по звёздам.
Дальше думать боюсь… Повтор из «Золотой блесны», написанной во времена пустых читальных залов.
*
А что нам делать, если мы такие? Варить кору?
Хрящи и нежный жировой покров на голове лосося обладают живительной силой.
Усталости как не бывало. Крепкий чай утверждает блаженство в желудке.
Лежу и чувствую, как прибывают силы, записывая что придёт на ум.
Во времена Булганина и Маленкова (я помню их портреты) было много подёнок и майских жуков.
Язей ловили прямо возле города.
Во времена Хрущёва под баржами ещё клевали голавли, в лесу я извинялся, пробегая мимо подосиновиков, и собирал по триста белых до обеда, а подосиновикам места не было в корзине.
Зайцы ещё выскакивали из-под ног…
В первые годы Брежнева исчезли майские жуки и бабочки-подёнки.
Цветной экран ещё не отменил вечерние гулянья на Первомайской улице, и на Друти ещё ловились щуки.
Помню запах грозы и тихий пионерский лагерь. Пустой. Одни уехали, другие не приехали.
