Возвращение‌ ‌«Пионера» | страница 5



Сергей бегло проверил чемоданчик, совсем успокоился и ловко встроился в пингвинью шеренгу.

Уже через полминуты он снова, в последний раз, забыл наглого пацана, который исчез непонятно как, который говорил неприятные банальности и с которым Сергей тридцатью шестью годами раньше конкурировал за место участника экспериментальной исследовательской группы Министерства общего машиностроения СССР, проходившей в давно уничтоженных документах под кодом «КБПД “Пионер-12”».

Другой пролог

Через сутки, даже меньше

Костер оглушительно щелкнул, выбрасывая пучок искр. Остальные отшатнулись, поэтому я заржал и, наоборот, чуть придвинулся к огню — так, что кожа на скулах и даже глаза резко высохли и нагрелись, а от выставленной руки пахнуло паленым волосом. Есть, значит, у меня растительность на тыльной стороне ладони. Вернее, была.

— Давай-давай, сгори еще сейчас.

Мы сидели вплотную, но никого и ничего, кроме слоистого огня, видно не было. Голоса как будто сгущались из темноты — этот справа, другой слева. Прикольно.

— Это приказ? — осведомился я, обозначив, что если да, то прямо сейчас спляшу в огне, как болгарская девушка из «Клуба кинопутешествий».

— Кто же тебе прикажет, — снисходительно протянули с другой стороны.

— А вот, — сказал я торжественно и вернулся на бревно, поерзав задницей, чтобы подвинулись. — Помните об этом, дети мои.

Справа прилетело по башке.

— Давай-давай, резвись, пока можно, — сказал я безмятежно. — Завтра под трибунал за такое пойдешь.

— Вот ведь. А у тебя эта, как ее, гауптвахта есть?

— Устроим, — сказал я. — Может, и пистолет выдадут.

Слева хмыкнули. Я завелся:

— Чего ржешь-то? Сейчас даже пилотам в самолетах выдают, чтобы в Турцию и в этот, Израиль, не угоняли. А у нас не самолет вообще-то.

— Ты куда угонять будешь, в Турцию или Израиль? — немедленно спросили слева.

Справа подхватили:

— А можно на тропические острова, чтобы тепло, апельсины, бананы, океан, птички всякие?

— Попугаи, — подхватил я и томно протянул: — Вы не были на Таи-ити?

По спине будто провели мокрым одеялом: от степи дунуло. Я завозился и тут же замер: справа меня с шуршанием накрыл кусок настоящего одеяла, теплого. И тут же другое одеяло накрыло слева — с головой.

Я проглотил едва не вылетевшее из горла «Э, чо творите-то», зажмурился и некоторое время висел в темной, но очень уютной тесноте. Спереди она была жаркой, сзади — согревающейся из прохлады, снизу — твердой и неровной, сверху — холодной, бесконечной и манящей, справа и слева — теплой и родной. Манящей вправо.