«Strangefolk» с ходу выдали добротный электрический фолк «It’s my lonely place», вполне оправдывая своё название. Курчавый, с сильным хорошим голосом Рейд Генавер выглядел как двоюродный брат Боба Дилана, а Йон Трафтон управлялся с гитарой вполне в духе психоделических гитаристов-шестидесятников, так что в целом группа звучала так, как если бы «Grateful Dead» начинали свою историю не в Сан-Франциско, а, к примеру, в нью-йоркском Гринвич-Виллидж, и не в 60-х, а лет эдак на двадцать позже. В общем, слушать «Strangefolk» было более чем приятно, и Стюарт снова с сожалением вспомнил о Флоренс. Он частенько в течение всего фестивального дня вспоминал о ней, когда звучала музыка, что достойна была, по его мнению, быть духовной наследницей 60-х, и старался не думать о молодой женщине, когда со сцены звучали явные неудачи наподобие «3>rd Bass».
На подаренном запале воспринималась последняя команда. «The String Cheese Incident» выступала далеко за полночь, когда даже ярые фанаты выказывали усталость. Их эклектика тоже пришлась по душе: психоделия легко превращалась в неназойливый освежающий блюграсс и наоборот, гитара на удивление гармонично сочеталась с мандолиной, и всё это выглядело отличной вечерней музыкой для друзей — как раз чтобы выкурить в конце трудового дня хорошую сигару, пропустить стаканчик «Джека Дэниэлса» и пойти спать с чувством удовлетворения за не зря прожитый день. Для музыкантов не пожалели времени, отведя напоследок целых полтора часа, но их слушали уже рассеянно: сказывались впечатления первого дня. Песни пронеслись над авиабазой лёгким ветерком, и толпа, отсыпав свою долю благодарностей этим скромнягам из Колорадо, стала расходиться. Примерно в это же время завершился и концерт в ангаре выступлением Джонни Рашмора. Первый день фестиваля был закрыт.
Стюарт медленно пошёл к своей машине, оглядываясь по сторонам. Вряд ли он надеялся увидеть Флоренс или обнаружить её возле автомобиля, хотя такие мысли нет-нет да и приходили к нему. И хотя он понимал, что ей лучше находиться в компании своих коллег, однако что-то сжало его сердце, когда возле автомобиля никого не оказалось. Тяжело вздохнув, он открыл машину, разложил переднее сидение, с наслаждением снял рубашку, поёжившись от свежего ночного воздуха и решив, что завтра тоже будет ходить голым, выругал себя за то, что не оставил немного воды для умывания, обтёрся рубашкой и устроился на ночлег.
Как и в прошлую ночь, сон долго к нему не приходил. Вокруг сонно шумела толпа, устраиваясь по палаткам, фургонам, машинам и прямо на траве под открытым небом. Мягкий воздух, неожиданно сменивший дневную жару, приятно охлаждал лицо. В голове проносились картины выступлений. Стюарт признался самому себе, что первый день фестиваля прошёл на редкость удачно. Ему не с чем было сравнивать, но то, что всё получилось, он чувствовал интуитивно. Все — и знаменитости, и незнакомые публике исполнители — старались выступать достойно и добротно. 90-е годы по максимуму, насколько это было в их силах, отдали дань уважения 60-м, и если не обращать внимание на пару неуместных, словно не от мира сего выступлений («Вот забавно, — хмыкнул Стюарт, — кто ж сегодня был не от мира сего-то?»), то всё казалось удачным… Но его не покидало ощущение неполноты происходившего. Стюарт вновь и вновь возвращался мыслями к разговору в Олбани и наконец, как ему показалось, начал понимать, что стояло за горестными словами Флоренс о том, что от Вудстока осталось только название. Сегодняшний день был днём шоу — неплохо подготовленного, продуманного, увлекательного и запоминающегося. Но это было всего лишь шоу, на которое можно было пойти, а можно было и не пойти. Стюарт чувствовал, что он немного бы потерял, если бы не поехал на этот фестиваль — даже несмотря на то, что ему повезло пройти бесплатно. Музыка, услышанная им сегодня, была всякой — хорошей и посредственной, гениальной и талантливой, эпигонской и обыкновенной, — но она не затрагивала ни душу, ни разум. Под неё можно было заниматься крауд-сёрфингом, как та блондинка в блестящем платье, или приплясывать, тряся перед камерами растопыренными пальцами, но она не заставляла ни сопереживать, ни откликаться, ни задумываться. Она не была центром мира. Она не была самим Миром. Положение могли исправить южнороковая «Frostbit Blue», «Strangefolk» и эклектичная «The String Cheese Incident» — осколки старых времён, случайно заблудившиеся на порубежье столетий, — но первым двум дали слишком мало — до обидного мало — времени, а третьих поздно — слишком поздно — выпустили на сцену. Они, словно арки, расположенные в начале и в конце прохода, обрамляли собой сегодняшнюю солянку музыкальных стилей и направлений, в которых можно было потеряться даже искушённому современному меломану — но, как и под всякими арками, слушатели слишком быстро проходили под ними…
