— И поэтому ты с сербами?
Курц посмотрел на Стюарта внимательным долгим взглядом, словно пытаясь проникнуть в его мысли или на худой конец в душу, затем ответил:
— Нет, не поэтому. Просто я уважаю львов, даже когда они умирают. И очень не люблю шакалов, которые ходили перед львами на задних лапах, когда те были сильными, слушались каждого их слова и выпрашивали за это подачки, а когда они ослабли, стали их добивать. Странноватый удар милосердия, как по мне…
— Может быть, тогда львам не стоило командовать шакалами и бросать им подачки?
На сей раз пауза затянулась настолько, что когда Стюарт наконец-то отвёл напряжённый взгляд и отхлебнул кофе, тут же оставил чашку в сторону: успевший остыть, он горчил так, что его невозможно было взять в рот.
— Вот увидишь, — негромко проговорил Курц, — очень скоро они найдут себе других львов — живых, красивых, сильных, уверенных. Попросятся в их прайд, наобещают им с три короба. И молитесь тогда, чтобы таким львом не стала Америка. Ну а насчёт кофе… — кивнул он на чашку. — Сербы не дураки. Они понимают, что тоже зависимы — от вашей защиты, благосклонности. Это благодарный народ, можешь мне поверить: я семь лет уже здесь живу. Но лучше тебе не знать, что ещё они испытывают вместе с такой благодарностью.
— Но мы их охраняем, — с нажимом проговорил Стюарт. — Им есть за что нас благодарить. А вот насчёт тебя я очень в этом сомневаюсь. Говорить ты хорошо умеешь, конечно…
Курц запрокинул голову, коротко рассмеялся — Стюарту подумалось, что так мог бы смеяться коршун, — затем резко оборвал смех и снова взглянул на него в упор:
— Откуда ты знаешь, чем я тут занимаюсь?
— Ну и чем же? Война ведь давно закончилась.
— Кому закончилась. А вот для них, — он кивнул в сторону комнат, — она ещё продолжается. Вот мы и спасаем их от этой войны. Кого тоже защищаем, кого вывозим.
— Что-то не сильно похоже, чтобы ты этих спас, — кивнул Стюарт вслед за Курцем. — Что бы ты мне ни говорил, но сейчас здесь — парни из моего взвода. И вот это, — с нажимом произнёс он, — и есть самое главное.
Курц резко встал и направился в прихожую. Стюарту ничего не оставалось, как последовать за ним. Говорить больше было не о чем, хотя он чувствовал, что встреться они в другом месте и при других обстоятельствах, разговор наверняка бы затянулся и сложился бы совсем по-другому.
Провожать их вышел сам хозяин дома. Он пожал руку Курцу и, что-то быстро говоря, протянул её Стюарту. Тот ответил на рукопожатие, пытаясь понять Станковича, но его познаний в сербском явно было мало. Из всего сказанного Стюарт понял лишь «Америка» и недоуменно взглянул на Курца.
