Мистер Слай еще сильнее затоптался на пороге.
- Ну, я, это, ребят-то тогда оставляю? - чуть ли не умоляюще произнес он. - Принимаете вы ребят-то?
Мужчина снова склонил голову, что могло зайти за кивок, и повернулся, явно приглашая нас последовать за ним.
- До свидания, мистер, - ободряюще махнула я ему. - Все будет хорошо. Передавайте привет, - тут сердце мое на мгновение сжалось. - Папе.
Мы с Ларсом вошли, и двери за нами закрылись. Тихо, без ожидаемого лязга. Кажется, тишина будет нашим главным спутником на этот год.
Ночью мне спалось плохо. Страхи и опасения, вроде бы избегавшие моего дурного сердца в последние дни, зверски отыгрались во снах - мимолетных, переполненных неуместными подробностями. На одном из них, в котором выяснилось, что немота служащих и студентов академии объяснялась вырванными языками (в назидание потомкам высушенные языки болтались веселыми флажками на веревках под потолком какого-то огромного затемненного зала с вишневыми портьерами в пол), я-таки проснулась и села в кровати. Посидела, успокаивая дыхание, привыкая к темноте, пытаясь вспомнить, оставила ли по старой привычке стакан воды на полу. Подтянула озябшие ноги к груди, завернулась в просторное по-зимнему толстое одеяло. Вздрогнула, моментально покрывшись холодным потом, услышав странное сопение совсем рядом. Снова выдохнула, вспомнив - это же Ларс спит на соседней кровати и, судя по всему, совершенно не мучается ночными кошмарами.
Когда за нами закрылись двери, отрезая нас от уходящего в простую и понятную жизнь мистера Слая, мы прошли за своим немым провожатым через просторный холл -сдержанный, элегантный, даже торжественный, - опять же, металлические канделябры на небольших столиках, клавишник у стены. На хуторе таких отродясь не бывало, и играть, конечно, никто не умел, а вот в городе подобные инструменты я встречала в театре, в котором была пару раз. Коричневые, золотистые, серые оттенки, ничего крикливого или яркого, мне такая гамма была, пожалуй, по душе. Оставили чемоданы внизу по молчаливому жесту проводника. Из холла поднялись по широкой витой лестнице -надежной и крепкой, из черного дерева.
Верхний этаж - утомленные двухдневным сидением в экипаже ноги протестующе заныли
- был таким же тихим и темным, как и всё здесь. В длинном коридоре с высокими потолками слабо светились арки входов в отдельные комнаты. Провожатый сделал указующий жест в одну из арок, и мы вошли в относительно небольшую для столь огромного здания комнату, сухо по-деловому обставленную - стеллажи с кожаными папками темных цветов, темный однотонный ковер, тяжелая деревянная мебель.
