– Да.
– Они приходили по любви? Или за плату?
– По-разному.
– Приглашал ли он танцовщиц? Флейтисток? Только не говори мне, что не знаешь, что делают флейтистки, когда не дуют в свою флейту!
– Приглашал. В доме были гости, их следовало уважить, развлечь…
– Брал ли твой отец женщин силой?
– Не думаю.
– На войне? На войне мужчины насилуют пленниц.
– Про отца не знаю. Наставник Поликрат рассказывал… Он брал. Говорил, на войне все так делают.
– Тогда почему же ты отказываешь мне в тех вещах, в которых не отказывал себе ни твой отец, ни наставник Поликрат? Только потому, что у меня под животом не меч, а ножны?!
– Кто я такой, чтобы отказывать тебе, госпожа?
Разговор меня тяготил. Сбежать? Нет, это прямое оскорбление.
– И все же ты мне отказал. Случись все иначе, мы бы сейчас не разговаривали о превратностях войны, а занимались радостями жизни. Повторю вопрос: тебя смущает мое поведение? По отношению к тебе? Отвечай, от твоей искренности зависит твоя судьба в Аргосе.
– Я первый, кто отказался. Это значит, что я не первый, кто…
– Заинтересовал меня.
– Да.
– Не первый в этой спальне. Продолжай.
«Будь осторожен, – шепнула память. – Во дворце ванакта не чтут Геру.»
Я закрыл глаза. Я видел не Сфенебею, холодную луну в темном небе. Я видел свой въезд в Аргос. Великие боги! Каким же глупцом ты был, несчастный Беллерофонт! Да еще и глухим на оба уха.
* * *
…толпа сопровождала меня через весь город.
В Аргосе я раньше не был, никто меня здесь не знал. Но я сглупил: въехал в город верхом на Агрии. Слухи быстрее любой лошади. Если кто и обгонит крылатого Пегаса, так это они. Молва об убийце из Эфиры, что разит без промаха и ездит верхом, опередила моего коня. В городе я спешился: увы, поздно. Я уже привлек к себе внимание, собрал толпу. Ближе, чем на пару шагов, никто не подходил – аргивяне опасались скверны. Но люди неотступно следовали за мной: роптали, переговаривались, насмешничали. Делились мнением насчет гостя, гудели растревоженным осиным гнездом.
Вот-вот налетят, зажалят до смерти.
Странно, что никто не бросил камень. Не рискнул пырнуть меня ножом, размозжить голову палкой. Кровь сквернавца дозволена и вряд ли аргивяне отличались каким-то особенным миролюбием. Чудо, что мне дали добраться до акрополя – того, что звался Лариссой.
Из толпы и вывернулся – быстро, на три кратких удара сердца – странник Кимон. Я сразу его узнал: это Кимон забредал в наши края, ночевал у костра табунщиков, потчуя нас историями о дальних землях. За прошедшие годы Кимон мало изменился, разве что прибавилось серебра в бороде и на висках.
