Что–то твердое сжало ее талию, и ее вытянули, резким и внезапным рывком, прямо из хижины на снег.
Она начала кричать, но что–то столь же твердое зажало ей рот и помешало закричать.
Джоан почувствовала, что ее подняли, и начала яростно бороться. Она яростно вертелась, стуча кулаками по тому, что на ощупь напоминало доску, покрытую мехом; Джоан почти тотчас поняла, что ее прижали к мощной, заросшей волосами груди.
Прежде, чем она смогла разглядеть лицо похитителя, он далеко унес ее по снегу, по–прежнему крепко сжимая ее талию, но теперь используя другую руку, чтобы иным способом помешать ей крикнуть. Он убрал руку с ее рта и держал ее лицо прижатым к своей груди, скрестив пальцы у нее в волосах и толкая ее лицо вперед и вниз до тех пор, пока ее нос и рот едва не расплющились. Ее рот, прижатый к железным ребрам и таким же железным мышцам его грудной клетки, не мог ни открыться, ни закрыться, и она чувствовала, что вот–вот задохнется.
Она перестала бороться, понимая теперь, насколько бесполезным будет сопротивление, и только тогда, когда ее отнесли на значительное расстояние от хижины, похититель немного ослабил хватку и позволил ей поднять голову.
На мгновенье, ее единственной заботой стало то, как бы втянуть побольше холодного воздуха в разрывающиеся легкие. За каждым вздохом следовал резкий укол боли, и, если бы прошла еще одна минута, Джоан была уверена, ей уже больше не понадобилось бы дышать.
Она решила, что отнюдь не жалость заставила мужчину отказаться от мысли о том, чтобы задушить ее. Но когда она подняла глаза и увидела жестокое, тонкогубое лицо, смотрящее на нее сверху вниз, то, что он вообще ее пощадил — по какой–то причине — стало просто невообразимым.
Как мог обладатель такого лица, со всеми его примитивными инстинктами, возбужденными насилием до предела, остановиться и проявить сдержанность? Смог бы зверь из джунглей, такой же возбужденный, жажда крови которого вышла из–под контроля, резко повернуться и уйти от какого–то мелкого животного, не убив его?
«О, Боже, нет!» подумала Джоан. И все же ее больше не душили. Вместо этого дикий великан с огромными бровями — хотя едва ли можно было назвать его великаном, несмотря на огромный размер голых ног — теперь медленно, почти нежно, поставил ее на снег.
Человек опустил Джоан и затем, как только она встала на ноги, отступил в сторону и внимательно оглядел женщину узкими, тускло блестящими глазами, с пугающего рода неторопливостью изучив все ее тело, от лодыжек до взъерошенных волос, которые он только что сжимал.
