— Существует только одна Тлана, — сказал Эймс. — Во всем мире — только одна. Я уверен в этом. И несмотря на то, что произошло, иногда я чувствую, что должен считать себя счастливейшим из мужчин.
— Не всегда — только иногда? — с упреком спросила Тлана; на мгновение, казалась, она забыла о волнении, которое ее охватило, когда Джоан рассказала о гигантском морском животном в заливе, а Эймс напомнил о находке топора.
И теперь они пересекли хижину и подошли к огню по гладкому, утоптанному снегу, и Эймсу больше не приходилось поддерживать Тлану. Три шкуры были растянуты на полу, покрывая почти всю поверхность, и в основном люди передвигались именно по шкурам. Но был в хижине также клочок люда и участок, где снега было по щиколотку; когда они подошли к огню и уселись, то на крошечных ножках Тланы, казалось, появились сверкающие алмазами туфельки, как у Золушки.
Эймс наклонился и подбросил еще несколько веточек в огонь, прежде чем сесть рядом с ней.
Дорман обнял Джоан за талию, придвигая ее ближе к себе; в течение долгого времени они молчали, как Эймс и Тлана, глядя в огонь, следя, как веточки вспыхивали ярким пламенем и свечение распространялось по всей хижине.
Затем они начали говорить, сперва Дорман, а затем Джоан и наконец Эймс, в это время Тлана продолжала молча смотреть на танцующее пламя, как будто она могла увидеть в глубинах огня огромного зверя, которого снова описывал Эймс, появляющегося из пещер, глубина которых неведома человеку, окруженного странным светом.
Огонь снова угас, только тлели угольки; больше не осталось вопросов, которые нужно было задать и на которые следовало ответить, и они знали: это мог быть только огромный зверь — или свет — изменивший привычный мир зеленых холмов и долин и обращенных к морю утесов, превратив все это в заледеневшую равнину.
Дорман сидел посреди ледяной хижины на плоском, футовой высоты камне, по форме весьма похожем на скамеечку для ног, с гладкой верхней частью. Человеческие руки не обрабатывали его, но долгое выветривание придало камню полезную форму; это оправдало действия Эймса, который полмили тащил валун по сне 1у и наконец поставил его перед огнем.
Камень он установил, чтобы порадовать Тлану, еще до прихода гостей. Но теперь он стал очень хорошим сиденьем, достаточно низким, чтобы позволить Дорману перевернуть холщовую сумку, не поднимая ее больше чем на восемь или десять дюймов над полом, и высыпать содержимое на самую большую из шкур, покрывавших пол хижины от входа до того места, где Джоан и Тлана сейчас сидели корточках.
