Он посмотрел ей в глаза — и умолк.
— Я все это знаю, Дэвид, — сказала Джоан. — Я думала, что та стеклянная панель средней толщины — если ты так хочешь ее называть — больше похожа на ледник, чем на гору. Если ты хочешь, чтобы я сказала иначе: «абсолютно уверена»… Хорошо. Ты, кажется, действительно решил опровергать все мои слова.
В ее глазах на мгновение вспыхнул гнев. Но вдруг вспышка угасла, и руки Джоан сомкнулись вокруг плеч Дормана.
— Мне очень жаль, дорогой. Я не могла выбрать худшее время для того, чтобы вспылить. Но я изо всех сил стараюсь думать о чем–то, что поможет объяснить, как мы здесь оказались — как мы могли попасть туда, где мы есть. Теперь я понимаю, что мои рассуждения о спасении на море и авиакатастрофе довольно странные. Но это не так странно, как позволить себе поверить в сверхъестественное. Должно быть какое–то рациональное объяснение. — Она остановилась на минуту, а затем яростно продолжила. — Мы можем закончить тем, что поверим в волшебные ковры и потеряем всякую способность рассуждать. Но я бы не хотела, чтобы это произошло.
— Этому должно быть решительное объяснение, — сказал Дорман, кивнув. — Но чтобы найти его, мы должны начать с исключения всего, что не имеет смысла. Мы уже добились хорошего результата. Мы сузили список. Теперь, я думаю, мы на правильном пути, и ты достигла цели так же быстро, как я — может, немного раньше меня.
— И все–таки что ты имеешь в виду, Дэвид?
— Ты временами проявляешь удивительную сообразительность. Тебя осенило внезапно. Я смог увидеть это в твоих глазах еще до того, как мы начали говорить о ледниках. Вот почему я болтал чепуху, чтобы разобраться… ну, вывести тебя. Всегда можно добиться хорошего результата, когда двое умных и наблюдательных людей приходят к одному и тому же выводу.
— Я ценю этот комплимент. Но разве это не хвастовство?
— К черту ложную скромность, Джоан. Сейчас не время для этого. У нас у обоих хорошие мозги — и ты сама знаешь это.
— И к какому именно выводу пришел мой хороший мозг?
— К тому, который мне сложнее всего принять. Был своего рода невозможный для понимания временной сдвиг, и мы теперь находимся не в Мексике двадцатого века. Мы перенеслись обратно в эпоху оледенения. Трудно определить, в какое именно время. Ледниковых периодов было больше одного, и последний мог быть менее суровым, чем некоторые другие.
Теперь он смотрел мимо нее, его глаза расширялись в изумлении. Холщовая сумка, которую Джоан взяла на пляж, лежала совсем рядом с ее рукой. Она выглядела сухой, как и одежда девушки.
