Мы болтали часами, обо всём и ни о чем. Она звонила мне на домашний, мы могли проговорить так до самой ночи, обсуждая с ней все то, что так долго мне не с кем было обсудить. Литература, музыка, кино, искусство. Оставалось только поражаться стопроцентному совпадению в пересечении общих интересов. Ей нравилась поздняя латинская поэзия, и мне нравилась поздняя латинская поэзия; она слушала Джима Моррисона7, и я тоже слушала Джима Моррисона; она восхищалась самоиронией Тулуз-Лотрека8, а я понятия не имела кто это, но мне нравилось слушать ее. Она взяла с меня обещание показать ей аккорды на гитаре. Мы буквально врастали друг в друга, но иногда из-за ее неуловимых настроений, я не до конца понимала, как она на самом деле воспринимает меня.
– Ребзя! Две последние пары отменили! Маркетинга не будет. Валите по своим делам, – залетев в аудиторию порывистым ветром, просвистела Ольга. Как в документальных фильмах о диких животных, студенты, словно стадо слонов бегущих на водопой гремя партами и стульями, понеслись к выходу. В аудитории наступила гробовая тишина.
– А ты чего сидишь? – уставившись на меня, спросила Ольга. Пойдем, я покажу тебе Омскую крепость.
– Супер! Я как знала, взяла камеру с собой, – быстро засобиравшись, обрадовалась я.
По дороге к крепости Ольга изображая из себя экскурсовода, на полном серьезе рассказывала о громадном бастионе, казематах, мортирах и чугунных пушках, развесив уши, я внимала каждому слову. Придя на место, Ольга издала оглушительный смех.
– Очень смешно, – с иронией сказала я, поджав губы.
На эспланаде аккуратно уложенной брусчаткой, обтянутые потемкинской деревней стояли три полуразвалившихся сарайчика, что называются омской крепостью, рядом с ними стояли тобольские ворота.
– Развалюхи кирпичные, это у вас фишка такая да? Спросила я. Ольга еще пуще залилась смехом.
– В этот омский острог сто шестьдесят, – замедлила она, закатив глаза вспоминая, сто шестьдесят один год назад заточили Федора Михайловича Достоевского.
Нельзя было предугадать, что она выкинет в следующий момент. В ней кипела живая энергия, казалось вот-вот и она вырвется наружу, так тесно было ей в этой маленькой девочке. Яркая, непосредственная, одногруппницы с плохо скрываемой завистью крутили у виска, тыча в нее пальцем, а с ее лица не сходила улыбка. Пока я мешкала, расчехляя камеру, она уже мчалась вниз по ступенькам к реке. На берегу разостлался степной ковыль, свысока похожий на морскую пену.
