«Чужаки пришли в наш дом и ведут себя здесь, как хозяева. Папа говорит, тому виной война. Они забрали весь наш скот и почти все ценные вещи. Их уродливые танки извергают в чистый воздух Карпат свой адский, черный дым, который клубится над бедной, стонущей в огне Европой. Эти тщеславные персонажи, с чувством полной безнаказанности, бросают на меня свои хищные звериные взгляды и не скрывают своих намерений. Папа боится до дрожи, он не способен им возразить, зато я не боюсь. Впервые я готова наказать тех, кто посмел посягнуть на мою свободу…
Дора Миллер 17 лет, 15 августа 1943 года».
За спиной Корнелии заскрипели ступени лестницы, кто-то, не торопясь, спускался в подвал. Девушка смяла записку и вместе с парой черных бусин спрятала ее в карман своего белого платья. Перед Корнелией предстал ее муж с включенной камерой в руках, которая, словно заряженный пистолет, была зловеще наставлена на девушку.
— Изящная вещица, не правда ли? — режиссер, не торопясь, подошел к граммофону, рядом с которым стояла Корнелия. — Я давно ее приметил и уже знаю, в какой сцене использую…
— Да, чудесный музыкальный аппарат…, — девушка, чувствуя на себе тяжелый взгляд мужа, уставилась в пол и нервно обхватила себя руками за плечи, словно ей было холодно.
— Ты все еще сердишься на меня.
— Нет, я не…
— Я же не слепой, Корнелия! — Лукаш Чермак не переставал снимать свою жену на камеру. — И вижу, как ты ко мне охладела! А ведь я думал, что ты выше этого! Я думал, что повстречал человека, для которого искусство значит столько же, сколько оно значит для меня!
— Что? — девушка наконец обратила на мужа свой гневный взгляд. — В том, что происходит, ты винишь меня? Да еще и смеешь сейчас снимать наш разговор на камеру?
Режиссер болезненно отшатнулся назад и уязвленно поморщился, словно от физической боли. Он посмотрел на жену, как на чужого человека, и опустил вниз руку, держащую камеру.
— Я тебя не узнаю. Раньше ты была тихой и покладистой. Раньше ты была моей послушной музой. Объясни, что с тобой происходит, дорогая?
— Время перерыва закончилось, Босс, — прошипела Корнелия не своим голосом, вместо ответа, — время продолжать работу…
Режиссер поправил свою широкополую шляпу и зло ухмыльнулся. Пока в подвал спускалась съемочная группа, муж и его молодая жена пристально и напряженно смотрели друг на друга.
Снова настало время играть роли. Корнелия, чьи рыжие волосы и белое платье стараниями мужа были облиты черной краской, должна была на четвереньках, в неестественной позе, спуститься по крутой лестнице подвала к актеру Арману. Жена режиссера, будучи гимнасткой и танцовщицей, умела выгибать свои суставы самым немыслимым образом и уже не раз использовала свою гибкость, играя в фильмах Лукаша Чермака олицетворение темных сил. И в этот раз она без проблем исполнила свою жуткую роль с первого дубля, спустившись по ступеням, подобно четвероногому, гротескному существу.
