Жена режиссера сидела в вельветовом халате на полу комнаты. Она не знала сколько времени прошло с конца съемок пастельной сцены и не помнила как оказалась здесь, на втором этаже этого зловещего дома. Комната, посреди которой расположилась Корнелия, была на удивление чистой и аккуратной, словно в ней по-прежнему кто-то систематически убирал грязь и пыль. Но в тот момент девушку это не волновало. Плачущая и дрожащая, она тонула в своих вязких, мрачных мыслях. Дверь, с аккуратно вырезанной надписью «спальня Доры», была тяжелой и крепкой. Девушка приложила немало усилий, чтобы закрыть ее изнутри на задвижку, после того, как убежала от мужа, желающего с ней поговорить. Лукаш Чермак по-прежнему стоял в коридоре за этой дверью и, не переставая стучать в нее, призывал жену перестать капризничать и немедленно открыть. Корнелия, обхватив колени руками, чуть покачивалась на полу и смотрела перед собой. Она не слышала требований мужа и не заметила, как он, выругавшись, ушел, скрипя рассохшимися досками коридора.
В спальне второго этажа приятно пахло орехами. Через какое-то время эта терпкая симфония запаха вывела Корнелию из прострации, и она, сонно заморгав, наконец внимательно огляделась в своем новом укрытии. Оставленная без мебели, спальня напоминала узорную шкатулку, в которой жена режиссера была маленькой, спрятанной куклой. Единственным предметом, возвышающимся на фоне голых стен, было укрытое рваным покрывалом овальное зеркало в полный рост. Девушка медленно поднялась с пола и, чуть размяв затекшие ноги, подошла к этому единственному предмету интерьера. Как только Корнелия протянула руку, чтобы убрать с зеркала покрывало, за дверью раздался голос, заставивший девушку вздрогнуть всем телом.
— Корнелия, это я — Габи. Открой, пожалуйста, дверь.
Рука девушки на мгновение замерла, протянутой к зеркалу, которое манило своей холодной гладью. Поборов чувство странного наваждения, жена режиссера медленно прошла к двери и открыла ее. Не без труда, Габи протиснулась мимо тяжелой двери и порывисто обняла свою подругу. Корнелия снова заплакала, а Габи, не переставая гладить ее рукой по волосам, зашептала с болью в голосе:
— Он изведет тебя, дорогая. Для него нет ничего важнее фильмов, а ради них он готов на любое извращение. Беги от него, пока не поздно. Пожалуйста, послушай меня и беги…
— Лукаш никогда не поднимал на меня руку. Покорность во время съемочного процесса — это то немногое, чем я могу отплатить ему за такое хорошее отношение.
