. Кто же не хочет стать как бог уже здесь и сейчас?
Безусловно, такое для Тарсо было немыслимым делом и ядовитым искушением, из-за которого она иногда метала громы и молнии.
* * *
«Когда Тарсо лежала в больнице с ожогами ног, я посетила ее — не только из чувства долга, но и потому, что очень сильно любила ее. Глаза Тарсо, лежащей на больничной койке, почти всегда были закрыты, чтобы ее ничего не отвлекало от погружения в молитву. В какой-то момент ее соседка по палате, лежащая рядом, сказала мне:
— Эта бабушка очень забавная. Она мне сказала: “Ты уже выздоровела, тебе нужно отправляться домой, иначе ты потеряешь своего мужа”.
Очевидно, Тарсо получила некое извещение о муже своей соседки, но та говорила о словах Тарсо со смехом. Я очень тихо сказала этой женщине, что ей не следует недооценивать слова Тарсо, потому что она — не обычная старушка, но самая настоящая святая.
Тарсо, до этого спокойная, внезапно метнулась на кровати, как раненый зверь, обрушив на меня жгучие укоры:
— Отправляйся домой, к своему мужу и детям! Что ты явилась сюда беспокоить меня?!
Хотя я и хорошо знала Тарсо, но все же расстроилась, и мне пришлось быстро покинуть больницу.
Прошло некоторое время, прежде чем я приехала к ней в ее каливу. Увидев меня, она посетовала:
— Давно тебя не было.
Я ответила:
— Но я тебя не забывала и думала о тебе.
А Тарсо заметила:
— Вы думаете обо мне необдуманно!
Так она намекнула на мое поведение в больнице».
Для Тарсо было необдуманностью любое признание ее подвижнической добродетели. И не только необдуманностью, но и совершенно неприемлемым искушением, ибо оно духовно окрадывало ее, лишало духовных сокровищ смирения, которые она собирала для небесных хранилищ с таким подвижническим трудом, с таким пролитием крови. Часто она, протестуя, говорила:
— У меня было три чемодана со многими миллионами. А вы тут приходите и забираете их у меня. Зачем вы это делаете? Почему вы у меня их крадете? Мы что, вместе их заработали?
* * *
Конечно, наш неискушенный ум, непричастный благодатным сокровищам подвига Тарсо, не может представить, что именно она переживала в Божественном мраке таинства своего юродства.
Поэтому наша попытка хоть немного описать это таинство, конечно даже не надеясь передать его духовную глубину, — это не более чем детский рисунок, дающий лишь отдаленное представление о подвижнической фигуре блаженной Тарсо. Рисунок, помогающий нам понять, насколько мы далеки от истинной и подлинной духовной жизни.
