В воздухе витает отчетливый запах дерьма, когда я подхожу к Барту и прижимаю дуло пистолета к его животу.
— Хреново точно знать, сколько времени тебе осталось. Знать, что ты не можешь изменить чувство уверенности в собственной смерти.
Опуская пистолет к его промежности, нажимаю на курок.
Громкий выстрел в этой маленькой облезлой комнате оглушает меня. Прошло несколько секунд, прежде чем я смог услышать его громкие крики через кляп, которым заткнул его рот.
— Ты отправишься в загробный мир без яиц, ублюдок! — реву я, перекрикивая его.
Я целюсь в его коленные чашечки и дважды быстро нажимаю на курок.
По одному выстрелу на каждую.
Крики продолжаются несколько секунд, прежде чем он отключается и его голова падает на грудь. Боль ломает всех. Он ничем не отличается от любой другой кучи дерьма.
Теперь нет.
Чертова маленькая сучка теперь одна из многих. Одна из гребаных овец в гребаном стаде, которая умирает, когда большие плохие гребаные волки разрывают ей глотку.
В этом мире есть кодекс, это клятва друг другу, которая связывает нас. Она нужна для того, чтобы мы поддерживали друг друга, несмотря ни на что.
То, что сделал он… Так не делается.
Мы все суровые, проверенные в боях мужчины, которые хотят большего от своей роли в жизни. Барт представлял опасность этой роли. Он отделился от нас и залез в грязь, как это делают гребаные свиньи.
Катаются в грязи и дерьме.
На стуле, на котором висит мой пиджак, лежит маленькая черная кожаная сумка, которую я принес с собой в этот дерьмовый мотель. Здесь кругом бардак и я молюсь, чтобы в этой дерьмовой комнате не было жучков.
Вытаскиваю из сумки шприц и ампулу с адреналином. Наполнив шприц, подхожу к Барту.
Когда я служил в «морских котиках», то был медиком. В обычной ситуации я бы никогда не вытащил кого-то из такой отключки... Это представляет опасность для тела и, вероятно, сильно повредит его сердцу и мозгу.
Но ему не нужно беспокоиться о таких вещах.
Я делаю инъекцию прямо в сердце. Его голова с широко распахнутыми от ужаса глазами резко поднимается, когда он возвращается к реальности.
Вернувшись к сумке, достаю небольшой флакон морфина.
Его руки вытянуты высоко над головой, он свисает с потолочных опор. Это немного затрудняет возможность инъекции обезболивающего.
Пожав плечами, ввожу препарат в быстро пульсирующую вену на левой стороне его шеи.
Наркотик работает чертовски хорошо, потому что из его глаз начинает уходить болезненная дымка и его взгляд медленно сосредотачивается на мне. Но я дал ему немного – ровно столько, чтобы притупить боль, но не затуманить разум.
