Но в те далекие годы, когда я только начал заниматься философией, идея учителя о роли мышления казалась мне очевидной. Более того, в своей жизни я не раз убеждался в ее справедливости. Как много ученых, по моим наблюдениям, растратили или растрачивают свою жизнь на решение неразрешимых или устаревших, несовременных задач. Не меньше ученых пытаются решать проблемы заведомо неадекватными методами. Подтверждали концепцию Щедровицкого и другие крупнейшие философы. Вот например, что писал Декарт.
«И, право, – пишет Декарт, – мне кажется удивительным нрав большинства людей: они весьма старательно изучают свойства растений, движение звезд, превращение металлов и предметы подобных наук, но почти никто и не помышляет о хорошем уме (bona mens) или об этой всеобъемлющей Мудрости, между тем как все другие занятия ценны не столько сами по себе, сколько потому, что они оказывают ей некоторые услуги… Следовательно, тот, кто серьезно стремится к познанию истины, не дол-жен избирать какую-нибудь одну науку, – ибо все они находятся во взаимной связи и зависимости одна от другой, – а должен заботиться лишь об увеличении естественного света разума и не для разрешения тех или иных школьных трудностей, а для того, чтобы его ум мог указывать воле выбор действий в житейских случайностей»[203].
А Мишель Фуко в одной из своих работ писал, что после XVII столетия человек стал разрешать все свои основные проблемы на основе мышления.
Так я думал в шестидесятые годы. Но дальше, занявшись психологией и реконструкцией творчества ученых, да и просто из наблюдений за поступками людей, я все чаще вынужден был соглашаться с оппонентами, утверждавшими, что человек мыслит, руководствуясь не только логикой или разумом. Мысль и рассуждения людей ведет какая-то более значительная сила, причем часто маскирующая себя именно рациональными соображениями. Эта сила – личность человека и опыт жизни. Я сам часто ловлю себя на ощущении, что действую в каких-то житейских ситуациях не столько потому, что это разумно, сколько потому, что “хочется”. Как в том анекдоте: нельзя, но если очень хочется… И как часто свой неразумный поступок мы оправдываем внешне вполне разумными соображения ми. Причем в маскировке истинных намерений человеческое сознание оказалось настоящим виртуозом. Какие только обходные пути оно ни придумывает: это надо потому, что поможет кому-то, оттого, что такова жизнь, потому, что за этим стоят высшие ценности, а на самом-то деле куда, как проще – мне очень хочется. Но тогда, возможно, Щедровицкий не прав, приписывая мышлению такую значительную роль? Или одни критерии для науки, а другие для обычной жизни? Но разве, спрашивал я себя, ученый, когда мыслит, откладывает в сторону свою личность или перестает учитывать накопленный в жизни опыт? Вряд ли. Во всем этом, очевидно, необходимо было разобраться. Рефлексируя и конституируя свои симпатии и ценности, я в конце концов пришел к идеям культуры и личности. Но еще долго развитие личности я понимал традиционно, как в традиционной психологии. И только продумывание жизни Пушкина заставило меня пересмотреть свои взгляды.
