За распахнутым окном шумела старая липа. Запах молодой листвы смешался с запахом лекарств. Слышны были шарканье подметок по песку, негромкий говор и отдаленный шум автобуса.
К Сергею пришла, конечно, не мать. Она собиралась прийти позднее... Из редакции кто-нибудь? Впрочем, что гадать: посетитель скоро выйдет, и она увидит, кто это. Сергей все еще считается тяжелобольным, и долго у него задерживаться не разрешают.
Распахнулась застекленная высокая дверь, и в вестибюль быстро вышла большеглазая девушка в белом халате. И снова их глаза встретились. Лиле захотелось ответить таким же твердым и пронзительным взглядом, она попыталась это сделать, но по тому, как незнакомка чуть улыбнулась уголками пухлых ненакрашенных губ, поняла, что проиграла эту дуэль.
Сбросив халат, девушка протянула его гардеробщице, взяла сумку, из которой торчали совсем не женские перчатки, и вышла на улицу.
— Ваша очередь, — сказала медсестра, удивленно глядя на Лилю. — Надевайте халат и проходите. Пятнадцатая палата на втором этаже.
— Что? — растерянно спросила Лиля.
— Уж второй раз говорю вам, можно к Волкову, а вы молчите. И халатик освободился... А кто вам Волков-то? Муж?
— Нет, — почему-то сказала Лиля, поднимаясь со стула. — Скажите, пожалуйста, как фамилия этой девушки? Ну, в брюках, которая сейчас вышла?
— Мы ведь не милиция, фамилии посетителей не записываем... Я ее почему запомнила — дежурила в ту ночь, когда этого... корреспондента Волкова привезли чуть живого. Она рано утром примчалась, когда ему только операцию сделали. Добилась своего: пустили в палату. Когда прибежала в больницу — то лица на ней не было. Значит, жена ему... Ходят к Волкову почти каждый день. Из редакций приятели, и даже начальник какой-то приезжал. На черной машине...
Видя, что Лиля направилась к выходу, сестра высунулась из своего стеклянного скворечника.
— Может, передать чего? — спросила она. — Я позвоню на этаж, нянечка спустится.
— Нет, нет, ничего не надо. — Лиля выскочила на улицу.
Сергей никогда не просыпался так рано, как теперь. Будил его черный дрозд. Он усаживался на зеленую ветку дуба, что рос под самым окном, и начинал свой утренний концерт. А программа у него была обширнейшая: дрозд передразнивал все и всех на свете. Черный, с вороненым отливом, чуть побольше скворца, он, почистив клюв, взмахивал крыльями, приседал, надувался, топорща перья на груди.
Стараясь не разбудить остальных, Сергей подошел к своей тумбочке, достал печенье, накрошил и, тихонько отворив одну створку, высыпал на карниз.
