— В твоих словах, Прокопыч, есть резон, — задумчиво проговорил Иван Ильич. — Я уже предлагал начисто запретить в нашей области рыбную ловлю на два-три года. Запрещают ведь охоту.
— Ну и как? — поинтересовался Сергей.
— Нужен хозяин над всем этим делом. Хозяин с крепкой рукой. А у нас любят изучать вопрос со всех сторон, обсуждать, ставить на голосование...
— Меня вы тоже убедили, — сказал Игорь. — Я вот все думал, не купить ли мне спиннинг и удочки, а теперь раздумал. Лучше я буду конным спортом заниматься. Люблю лошадей.
— А может, когда школу закончишь, поступишь к нам, в Главрыбвод, инспектором?
— Подумаю, — Игорь с хитрой усмешкой поглядел на Прокопыча. — Я ведь теперь знаю, где орудует один старый опытный браконьер...
— Тьфу! — сплюнул Прокопыч. — И слово-то какое-то не нашенское, не русское.
— Настоящий русский человек всегда любил свою Родину, — очень серьезно сказал Иван Ильич. — Любил ее землю, лес, реки, озера... И нет ничего обиднее, когда некоторые люди, распинаясь в своей любви к Родине, садятся в машины, едут в лес и уничтожают там все живое, а в озерах — рыбу. Это не любовь к Родине, а...
— Предательство, — подсказал Игорь.
— Возможно, это и слишком крепко сказано, но доля истины есть, — сказал Иван Ильич.
Сергея всегда привлекали цельные люди с сильным характером. Таких людей не снедают мелкие заботы о себе, их волнуют большие проблемы. Уже две недели они находятся в одной палате, а лично о себе Иван Ильич еще ничего не рассказал. Два или три раза его навещала маленькая худощавая женщина, очевидно, жена. С ней Иван Ильич разговаривал очень тихо. И грубоватый голос его становился мягким, душевным. Женщина целовала его в щеку и уходила.
Гораздо чаще к нему приходили сотрудники и сидели до тех пор, пока сестра не прогоняла. И это было совсем не вынужденно-вежливое посещение заболевшего сослуживца, когда людям не о чем говорить — сидят у постели, обмениваются пустопорожними словами и тоскливо думают, как бы поскорее уйти. Здесь же обсуждались происшествия на водоемах, решались какие-то дела, подписывались бумаги. И случалось, посетители забывали, что пришли к больному, начинали громко спорить, размахивать руками, доказывая что-то. Иван Ильич тоже повышал голос, брови его метались надо лбом, большая рука рубила воздух...
И потом он еще долго не мог успокоиться, стриг бровями и говорил, глядя в потолок:
— Это самая отвратительная черта у человека — уйти от любой ответственности. Ничего самому не решать... На рыбозаводе в отсеках несколько миллионов мальков пеляди. Привезли ее черт знает откуда. Подкормки подходящей нет, ухода тоже никакого. Нужно немедленно мальков запускать в водоем, а они тянут волынку! Сами не могут решить, в какое озеро запускать, хотя об этом разговор ведется еще с зимы... Ну, разве можно так?..
