Эндрю ощутил жгучее тепло. Разорванные ткани срастались с тихим шипением. Головокружение стало постепенно отступать, словно отлив. Бешено забилось сердце, разгоняя химию по телу. Его взгляд прояснился. Время неумолимо текло вперед, приближая их к нулевому рубежу, но это почему-то показалось Эндрю малозначительным. Второстепенным.
— Спасибо, — выдохнул он. — Не знаю, почему ты… это сделала, но — спасибо.
— Тебе что, разве не было больно?
Он поднял на нее глаза.
— Нет, — прохрипел он, отведя глаза к окну. Перехватило дыхание. — Меня… учили так: ты перестаешь чувствовать боль, когда сам… становишься источником этой боли. Ты перестаешь… чувствовать страх, когда сам… превращаешься в источник… страха.
Девушка отважно смотрела ему в глаза, но язык жестов выдавал ее с головой — затравленные движения, дрожащие, изломанные губы.
— И тебя никогда не настигнет смерть. Потому что ты…
— … сам стал ходячей смертью.
Она так трогательно произнесла эти слова, что Эндрю даже на секунду позабыл об оружии, об улице, и звуках внутри брошенного здания. Но вовремя опомнился.
— Нежели ты ничего не чувствуешь? — поинтересовалась Моника. Ее брезгливые гримасы вдруг куда-то пропали, сейчас в ней открылось что-то новое, потаенное.
Эндрю на мгновенье закрыл глаза. Прислушался к себе.
— Ничего, — выдавил он.
Она подумала.
— Не верю. Это ложь, ты должен что-то чувствовать. Ты же человек.
Эндрю не удержался и фыркнул:
— Я негражданин, грязь. Для вас мы животные. Забыла?
— Это была ошибка. Теперь я вижу, что все не так.
— Замечательно… Моника, я не чувствую ровным счетом ничего. Меня ведет только долг перед товарищами.
— Я не об этом.
Она очень медленно, как сомнамбула, двинулась к Виккерсу.
— Эй, — сказал он, наставляя дуло оружия на ее живот. — Без глупостей.
Проигнорировав эту жалкую попытку, она отвела рукой винтовку в сторону и возникла прямо перед ним; ее лицо заполнило весь обзор, эти глаза, правильные европейские черты носа, губ, бровей. Она запустила руки ему за спину и прижалась лицом к груди. Он ничего не мог сделать. Это было полное поражение; он проиграл битву. Это было похоже на невесомость. Свободный полет. Оцепенев от потока живого, трепещущего тепла, он совершенно потерял нить размышлений, цель, миссию, свою задачу, контроль за временем.
Нулевой рубеж!
— Нет, я должен, — Эндрю, превозмогая себя, отодвинулся. — Идем!
До пяти часов утра оставались считанные секунды. Они стремительно выскочили на крышу, навстречу засаде и рассвету.
