— Погоди, — сказал второй критик, — а они деньги отдали?
Урод рыгнул.
— Отдали, отдали! — закивал Звягин и попятился.
— Отдали, отдали, — насмешливо повторил за ним первый критик. У него было узкое лицо с прямым крупным носом. — Пускай идут, а то начинается уже.
Урод опять рыгнул и встряхнулся.
— Еще, — просипел он.
— Вот, — сказал носатый, — я же говорил.
— Еще! — заревел урод, сошел с весов и заковылял к мольберту. — Еще-е-е!
Второй критик — седой толстый старик — с отвращением сморщившись, шагнул к уроду и заломил ему руку за спину. Урод закряхтел от боли и согнулся; старик повел его вглубь сцены, в темноту. Сашка вытянул шею, стараясь рассмотреть, куда они направляются, но увидел только неясные очертания складчатых портьер. Потом где-то хлопнула дверь, урод взвыл, и наступила тишина.
— Всё, пошли вон, — устало сказал носатый Звягину и Сашке.
— Погодите! — встрепенулся Звягин. — А распечатку!
Критик поджал губы, надавил еще несколько кнопок на весах. Зажужжало; выполз белый листок. Звягин схватил его, затиснул в ладони.
— До свидания, — сказал он, искательно заглядывая в лицо критику.
— Чао, — сказал тот.
Они долго спускались по лестнице, и Сашка глядел Звягину в затылок, слушая его мощное дыхание. Лампочки на лестнице не горели. Пахло тухлятиной, древней сыростью питерского дома, который пережил блокаду, две войны, три революции и теперь тихо ожидал своей очереди на слом. Наконец, вышли на улицу и тут же, не сговариваясь, закурили. Сашке не терпелось вернуться в мастерскую. Слишком много всего он увидел здесь — страшных грубых критиков, страшного полуголого урода, который уничтожил картину Звягина, превратил в пищу для своего тела. Страшны чем-то были даже диковинные весы; впрочем, Сашка знал причину своих страхов.
Ведь его ждало то же самое.
Настю ждало то же самое.
— Спасибо тебе, — сказал он, затаптывая окурок. — Я пойду, пожалуй.
— Ага, — сказал Звягин. — Домой?
— Домой, — ответил Сашка. — Поработать хотел. Они меня видели сегодня, значит, в следующий раз пропустят, да? Когда… ну…
— Когда соберешься, — закончил за него Звягин, хлопнул по плечу и ухмыльнулся: — Да не бойся, вон, видишь как оно! Двести грамм почти! Не зря, значит, мучился. А?!
Сашка кивнул в ответ, тоже хлопнул Звягина по плечу, развернулся и пошел к метро. За спиной он слышал удаляющиеся шаги друга, чуть шаркающие, словно у того заплетались ноги от счастья и пережитого волнения. Долетело бормотание: «Двести, двести», но тут Сашка завернул за угол и окунулся в городской шум.
