Место для ночевки определили близ автороты. На площадке стояли машины Русско-Балтийского завода и завода Дукс. Последних было заметно больше, и выглядели они солиднее. Прибывших тут же окружили военные водители. Всем не терпелось узнать, что за диковинные машины прибыли к ним в часть.
— Саня, ты глянь, какие у них широченные шины, братцы, да какой же у вас клиренс?
— Считай, десять дюймов будет, — с гордостью отвечал водитель передового автомобиля, — этот бугай только обкатывается.
— Да он же по любой грязи пройдет, а двигатель?
— Семьдесят пять сил!
— А…
Вопросы и ответы следователи один за другим, и в какой-то момент Петр почувствовал гордость за людей, сделавших такой автомобиль.
Ближе к вечеру к отряду подъехал взвод казаков. Начавший было доклад сотник, вдруг замер, а потом, соскочив с коня, бросился к командиру:
— Грач, чертяка, ты ли это!?
— Аким, какими судьбами?
— Да вот, приказано тебя сопровождать к перевалу.
— Как тогда?
— Как тогда.
Спать легли за полночь, а пока шли воспоминания и расспросы, Петр узнал, что в шестом году Грач с Акимом Кожевниковым, лихо гоняли по Уссурийскому краю хунхузов, и были они тогда рядовыми. Отрядом уже тогда командовал Михаил Самотаев с позывным Пантера, а казаков вел за собой урядник Максим Шикин. Самотаев сейчас заседает в госдуме, а полк есаула Шикина стоит под Дуклинским перевалом.
На грани между сном и явью, Петру пришла в голову любопытная мысль — а ведь о Вагнере он теперь знает едва ли не больше, чем кто-либо другой. Так почему бы не взяться за летопись этой легендарной организации?
* * *
Рев двигателей возвращающихся автомобилей давно растаял, когда разведчики в сопровождении казаков вышли на гребень Водораздельного хребта чуть севернее перевала Воловец. Здесь их пути расходились. Казакам надо было возвращаться, а разведчикам предстоял путь на север с выходом в район Лопковского перевала.
Перед расставанием, как того требует обычай, перекрестились, потом обнялись, и через минуту казаков уже не было слышно, а разведчики походным шагом тронулись по широкой скотогонной тропе на север. Только что их было полтораста человек, а сейчас осталось меньше трех десятков. От этого на душе у Петра стало неспокойно.
Хребет, то полого поднимался, то спускался. Леса наверху не было. Он начинался в двух-трех сотнях шагах ниже по склону.
Несмотря на яркое солнце, наверху было прохладно. Насколько хватало глаз, на хребте не было ни души. Войскам делать здесь было нечего, а скотогоны спустились ниже — ночами припорашивало снежком, который к полдню стаивал. Вот и сейчас его почти не осталось, а через час окончательно потеплело, и мучавшее Петра беспокойство отступило.
