— Борис Степанович, а вы ведь сейчас нарочно вставили это «приняв на грудь», разве не так? — не сдавался репортер, сверля его взглядом.
— Так и Вы, уважаемый Владимир Алексеевич, не случайно приписали историю с книгой Мишенину.
— Борис Степанович! А как прикажете относиться к людям, которые говорили о Моей Книге?! Да еще пророчествовали о смерти! Тоже мне, пророк с сюжетами в кармане, — сказал, будто выплюнул, репортер.
Только теперь стало очевидно, до какой степени он возбужден. Борис напрягся.
Переселенцы были готовы к этому вопросу: они заранее обсудили, что ответить репортеру, но такой реакции не предполагали.
— Хорошо. Если вы так ставите вопрос, Владимир Алексеевич, давайте говорить всерьез. Как любит повторять Дима, поговорим без дураков. Договорились?
— Я вас слушаю, — сквозь зубы выдавил репортер.
— Господин Гиляровский, представим себе на минутку, что меня иногда посещают откровения. Но тогда возникает пара вопросов: как это подтвердить и отчего такой ясновидец живет в халупе. А если я в самом деле иногда что-то слышу? Прикажете, у каждого собутыльника испрашивать разрешения, можно ли о нем рассказать? Сами-то вы о таком часто спрашиваете?
Стиснув столешницу лапищами, репортер продолжал сверлить Федотова взглядом. Это произвело впечатление даже на Димона, приготовившегося спасать своего товарища.
— А вы можете мне сказать, Владимир Алексеевич, отчего в том дурацком откровении вы рисовались мне человеком застенчивым и небольшого роста? Это Вы-то небольшой и застенчивый? Дима, хоть ты что-нибудь скажи!
— А что тут говорить, тут плакать надо, — ответил Зверев. — Я вам скажу как старшему товарищу, господин Гиляровский. Наш Федотов, если хорошо поддаст, всегда наговорит такое, что всем нам отдуваться приходится. А в тот день он налакался, что и половины не помнил.
Манера Зверева подшучивать над старшими иногда прорывалась и в адрес репортера, не вызывая, однако, у него неприязни. Но не сегодня.
— Я вас сейчас же выпорю! — рявкнул дядька Гиляй.
Глядя на разъяренного репортера, Борис понял — еще немного и у клиента «сорвет клапан». Конечно, ничего страшного не произойдет, но дядьку они потеряют. А вот это в планы друзей не входило.
— Господин Гиляровский, а ведь я знаю, с чего начнется ваша Книга, — неожиданно произнес Борис.
В горнице повисла тишина. На лице Мишенина отразилось смятение, сменившееся радостью, оттого, что все вот-вот счастливо разрешится. Зверев впал в ступор, а Гиляровский замер.
