— А кто тогда ты?
Кейза снова вздохнула. Это вопрос она тоже слышала уже не в первый раз.
— Я — кизи, коршун. Твоя мама, — продолжила Кейза, опережая следующий вопрос, — доар, олень, а бабушка Лагит — легае, белка.
Марика прыснула. Как всегда.
— А Тур Кийри?
Кейза покачала головой.
— Не у всех имя что-то значит.
Марика отломила зубами новый кусок лепешки и громко захрустела.
— Бабушка, — спросила она, выковыривая застрявшую между зубами жесткую корку, — а что значит «ублюдок»?
В хижине повисла тишина.
— Где ты это услышала? — спросила Кейза, и Марика сжалась от того, как блеснули у бабушки глаза. Кизи, коршун.
— В деревне, — пробормотала она, глядя в пол.
— И кто это сказал?
— Мальчишки на улице.
— И кому они это сказали?
Марика молчала и смотрела в пол.
— Марика?
Девочка поджала губы.
— Мне. Они кричали «ведьмин ублюдок». Это что значит, бабушка? Что-то плохое, да?
Кейза молчала. Пожалуй, лучше уж говорить про хедийе.
— Не ходи больше в деревню, Марика.
Девочка вскинула на нее глаза — серо-голубые, ясные, как морозное зимнее небо.
— Я бы с радостью! Но ведь мама с бабушкой Лагит все равно меня туда отправят.
— Я поговорю с ними, — твердо сказала Кейза. — Чтобы больше не отправляли.
* * *
С тех пор в мире Марики остались только свои. Бабушка Кейза поговорила с мамой — это был один из тех разговоров, когда взрослые бормочут так тихо, что не разобрать ни слова, а их лица застывают и становятся непроницаемыми. После этого в деревню ходили только мама или бабушка Лагит. Марика не знала, называли ли их там тоже «ведьмиными ублюдками», но с трудом могла такое представить. Даже бабушка Лагит, хоть и была всего лишь белкой, умела иногда смотреть так, что лучше с ней было не спорить. Марика хорошо это знала.
Теперь вокруг нее были только правильные люди, которые правильно пахли. Когда жители деревни приходили к маме за помощью, Марики никогда не было дома — днем она всегда бегала по Лесу, или к бабушке Кейзе, или просто так. В Лесу люди ей не встречались. Один только раз, бредя по дороге домой, Марика бросила рассеянный взгляд вниз, на дальнюю гряду холмов, и увидела, что там, далеко-далеко внизу, идет человек. Марика застыла на месте. Она всегда считала, что за холмами ничего нет, а дорога идет вниз только для красоты, чтобы придать виду некоторую завершенность. Марика никогда раньше не видела, чтобы по этой дороге кто-то ходил.
Она кинулась домой, и прямо с порога, едва переведя дух, крикнула:
