// Найдём и эту Вам, и ту». Это – стихи.
Планирую написать ряд писем о встречах-свиданьях, о любовных флиртованиях. Назовём эту, Вами долгожданную, тему песенной строкой: «Только раз бывают в жизни встречи…»4 В конце темы возможен робкий поцелуй в девичью щёчку… А может быть, и не в щёчку… А может быть, и не робкий… Это как у нас пойдёт. Мечтаю, что Вы, «новобранец Венериной рати» (Овидий), выскочите из окопа и побежите на штурм прекрасных крепостей. Вас, шустрого, сразу заприметят, одна – глазами стрельнёт, другая – волосами тряхнёт, третья декольте приоткроет, четвёртая бедро выставит. А дальше как у поэта-спринтера Владимира Вишневского5 – «И сводки мои всё тревожней,//И дамы ложатся всё ближе…»6
Но вот что беспокоит меня уже сейчас: молодые люди, «в девках засидевшиеся», впоследствии, по приходу плотских благостей, впадают в иную крайность – в донжуанство, усугубленное казановством. Маятник, минуя золотую середину, из одной крайности попадает в другую. Каждая следующая любовная победа становится не переживанием, а статистикой. Точно первый художник, вдруг изменив сугубо эмоционально-творческому подходу, стал штамповать картины с холодным носом, продавая их одну за одной… Либо, как у второго художника: юбки заслоняют белый свет и от брюнеток – в глазах темно… И то и другое – перебор.
Серкидон, к этому письму, которое заканчиваю с компрессом на лбу, будьте снисходительны, ибо писано оно мною после определённых жизненных испытаний… Иду восстанавливать добрые отношения с Лёвой. Не любит он, когда я уезжаю, обижается. Нет, конечно, за ним присматривали добрые люди, но всё же, всё же, всё же… Пойду кота поглажу, потрясу его за лапки.
А Вам крепко жму руку, и – до следующего письма.
-2- .
Приветствую Вас, Серкидон!
Совсем уж было я собрался… Собрался, засучив рукава, приступить к освещению обозначенной намедни темы, но – звонок. Звонок в дверь! Кто же, кто же тревожит смиренного анахорета?..
Наша почтальонша Вера Даниловна принесла письмо от Вас. Я её предупредил, что уезжаю, и вот добрая женщина не стала опускать Ваше послание в ненадёжный ящик, а приберегла и ныне поднялась ко мне на пятый этаж. Не иначе она в меня влюблена… Тогда почему же от чая вежливо отказалась…
Когда ушла Вера Даниловна, мне припомнилась старинная припевка: «Почтальон принёс письмо – ой какая радость!//Распечатали его – фу, какая гадость…» Но Вы знаете, обошлось. Ничем Вы меня, конечно, не порадовали, да и откуда им, радостям, взяться, но тон Вашего послания спокойный, почерк не такой ужасный как бывалоча. Есть любопытный момент, имею в виду разговор, который Вы невольно подслушали, едучи в троллейбусе:
