Так оно с того дня и повелось: я уходил с работы пораньше, ехал сначала за дядей, потом вместе с ним – к Никите. Дня через четыре сын немного привык к такому распорядку и согласился после похода в реанимацию погулять с нами по холлу больницы, где имелось несколько лавок со сладостями, игрушками и книгами.
– Давай тебе что-нибудь купим? – впервые обратился к Никите дядя: мы как раз остановились возле магазинчика с игрушками.
Мальчишка кивнул, начал рассматривать полки, заставленные всякой всячиной. Потом ткнул пальцем в коробку с роботом-трансформером.
– Попроси тетю продавца, чтобы она показала нам игрушку, которую ты выбрал, – дядя Родион не торопился угодить ребенку, вместо этого сделал так, чтобы мелкий послушался его и заговорил с незнакомой женщиной.
Никита несколько секунд мялся, сопел, но желание получить подарок оказалось сильнее.
– Тетя, дайте нам робота, – произнес он, слегка картавя, но довольно громко и уверенно.
Продавщица с готовностью подала ему коробку.
– Скажешь тете спасибо? – напомнил Никите дядя Родион.
– Спасибо.
Больше Никита ни слова не произнес, но, когда мы уже собирались уходить, помахал на прощание не только мне, но и деду. Тот был доволен.
– Ну, вот. Главное – терпение. Маленьких мальчиков приручать проще, чем сложных подростков. – Старик со значением посмотрел на меня.
– Да ладно. Кто старое помянет… – отшутился я, тепло обнимая дядю за плечи.
К концу недели после приезда в Москву мне позвонил Гольдштейн, чтобы поделиться новостями.
– Встретимся? Не хотелось бы по телефону, – предложил он.
– Хорошо, в восемь в «Бристоле» устроит?
– Ну, если вы угощаете…
– Угощаю.
– Тогда до встречи! Только я не один буду, с помощником.
– Хорошо. Угощаю и помощника тоже. – Я ухмыльнулся, нажимая на отбой.
Вот же… Гольдштейн! Даже тут смотрит, как отщипнуть от клиента кусочек повкуснее! Но дела ведет так, что комар носа не подточит!
Помощник адвоката, рыжий веснушчатый детина под два метра ростом и тощий, как доска, ел мало, говорил много. Ему, похоже, нравилось рассказывать обо всем в подробностях. Я слушал его и вяло пережевывал веточку петрушки, снятую с поверхности салата.
– В общем, нет у Алевтины Сербовой никого, кроме матери. Да и матери, можно сказать, нет.
– Ты поясни, почему так считаешь. Зиновию Фадеевичу, думаю, интересно будет, – на миг оторвался от тарелки с равиолями Юрий Ильич.
– Не общаются они. Совсем. Старшая Сербова – женщина суровая и требовательная. Когда узнала, что дочь беременна, поставила условие: или аборт – или дорогу домой забудь. Алевтина все же решилась рожать, так ее мать внука даже ни разу не видела.
