Остин был очарован её интересом, её гибким и живым умом, на лету схватывавшем новые понятия и мысли. Он с удовольствием делился с девчонкой своими знаниями из области медицины, истории, естествознания и даже философии. Никогда он не думал, что женщина может быть столь талантлива и склонна к обучению. Восхищение графа не знало границ!
Эти ежедневные беседы доставляли им обоим много удовольствия и сильно сблизили их. Мирабели даже казалось, что она лучше стала понимать графа, а значит, могла бы понять и причины его поступков и страданий. Однако граф никогда не упоминал о печальных событиях своего прошлого: это была та грань, через которую он не желал переступать.
Ничто не омрачало их дружбы. Ни одного облачка не было на чистом небосклоне их отношений. Виконт фон Эссекс радовался, наблюдая за тем, как ожил и повеселел его племянник. Мудрый старик сразу заметил, что общение с Мирабелью делает его племянника счастливым, и не считал нужным препятствовать этой дружбе. К тому же, виконт был посвящён в тайну рождения Мирабель, и поэтому знал, что для дружбы молодых людей нет никаких препятствий. Антуан даже надеялся, что рано или поздно, они полюбят друг друга.
Увы! Даже умудрённый жизнью виконт не мог предположить, что беда притаилась совсем рядом. Имя ей было — мадемуазель Девернье. Эта женщина была слишком брезглива, чтобы ухаживать за больными. Тем не менее, она регулярно наведывалась в палату, оправдывая свои визиты беспокойством за воспитанниц. На самом же деле целью её визитов был граф Нортгемптонширский. Она не теряла надежды заполучить его имя, его положение и его кошелёк. Элеонора была не менее наблюдательна, чем Антуан фон Эссекс, поэтому вновь вспыхнувший взаимный интерес графа и юной Мирабель она заметила сразу.
Ни жестом, ни взглядом не позволила себе коварная женщина выдать своё недовольство. О! Она слишком хорошо владела собой, слишком хорошо умела изображать чувства, которых не испытывала. Недаром её маменька была актрисой — и небесталанной!
Сияя лучезарной улыбкой, входила мадемуазель в «больничную» палату. Ласковым голоском разговаривала с приболевшими ученицами. Таким же ласковым тоном обращалась она и к графу, и к Мирабель. Изображая заботу, она плотнее укрывала девочек, прикованных к своим кроватям, и поправляла им подушки. Только оставшись одна, давала Элеонора волю своим чувствам.
«Гадкая смазливая девчонка! — думала она о Мирабели, терзая вышитый ученицами тонкий кружевной платок. — Неужели я плохо объяснила, чем грозит тебе графское расположение! Нет, я не позволю тебе увести у меня Трампла! Он — тот породистый жеребец, на котором я с триумфом ворвусь в высший свет, посмевший отвергнуть меня и повернуться ко мне спиной! Да и ты, граф, хорош! Как низко пали твои вкусы! Засматриваться на простолюдинок? — фи! Какой моветон!»
