После обеда все разошлись по своим делам, а маленький Дэвид вместе с кормилицей отправился в специально выделенную для них комнату.
Так шло время. Граф часто посещал мануфактуру и плавильный заводик, искал новых покупателей на их продукцию и заключал выгодные сделки. Финансовое положение графа и ранее не было бедственным, но теперь его состояние обещало удвоиться. «Что ж, годы учёбы на континенте не были напрасны, — думал Трампл. — Слава Богу, теперь я способен применить свои знания на деле».
Занимаясь собственными делами, Остин, однако, не забывал о своих обещаниях и поддерживал переписку с виконтом фон Эссексом. Уже чрез полтора месяца после своего отъезда из школы граф организовал поставку полотна и шерстяной ткани для девочек-сирот. «Дорогой дядюшка, — писал он. — Надеюсь, к следующему моему визиту все девочки будут иметь по два тёплых зимних платья, а их кровати будут застланы новыми белыми простынями и теплыми шерстяными пледами». Заботясь о школе, Остин не раз думал, что таким образом он хоть немного заботится и о Мирабель.
В течение дня у Трампла было множество хлопот, но вечерами граф оставался наедине с собой и своими горькими воспоминаниями. Прошлое, отступавшее при свете дня, ночью вновь возвращалось к Остину. Сейчас, когда он вернулся в Англию, оно новой силой навалилось на мужчину. Остин уже несколько лет страдал бессонницей, а когда, наконец, забывался сном, то словно проваливался в преисподнюю своей души, полную боли и терзаний.
Если бы кто-нибудь увидел спящего графа, то непременно испугался бы и за здоровье графа, и даже за его жизнь. Терзаемый кошмарами, он то вскрикивал во сне, то тихо и жалобно стонал. Иногда он вздрагивал всем телом, иногда начинал метаться на своём ложе, словно простыни душили его. Даже пара стаканчиков бренди перед сном не спасла его от этих мучений. Напротив, оглушенный выпитым, граф иногда на несколько мгновений переставал дышать во сне, и в такие моменты сердце его замедляло свой темп, рискуя остановиться навсегда.
По утрам Остин вставал не отдохнувшим, а ещё более усталым и разбитым. Казалось, что ночью он не отдыхал, а грузил мешки с песком. Когда граф вернулся с континента, вид у него был если не цветущий, то, во всяком случае, вполне здоровый. Сейчас же он осунулся и потемнел лицом, и с каждым днём всё больше становился похож на человека, страдающего тяжёлым недугом.
Единственным светлым воспоминанием, за которое граф мог ухватиться, как за спасительную нить, было знакомство с Мирабель. Падая на кровать и закрывая глаза, Остин вызывал в своей памяти дорогой сердцу образ. Он вспоминал её милое смущение, когда девушка невольно окатила его водой. Вспоминал её открытую улыбку, вспоминал, как выходила она из воды — стройная и сильная, с высоко поднятой гордой головкой и тяжёлым узлом волос на затылке. Эти светлые картины успокаивали и согревали его, но стоило Остину задремать, как они улетучивались, а им на смену приходили проклятые кошмары. «Только ты можешь спасти меня, Мирабель, — шептал граф, засыпая. — Только ты способна развеять тьму, засасывающую меня, словно болото! Где же ты, мой светлый ангел, почему ты отвергла мою дружбу?»
