Он трясет головой, но шипы крепки и длинны. Слово остается на месте.
— Это делал мой отец! — кричит он в стену, зачем-то оправдываясь перед ней. — Его легионы не хотели идти в бой против Спартака! Кто-то боялся, а кто-то сочувствовал. А я тогда был еще совсем маленьким!
Но нет, нет и еще раз нет! Память диктует другое. Губы Марка шевелятся, и в мозгу его всплывают картины давно прошедших лет. Одна за другой…
В самый разгар сражения трибун и центурионы четвертой когорты были убиты, и вся она бежала с поля боя, подставив тем самым третью когорту под атаку с фланга. Третья и так захлебывалась кровью, потому что главный удар варваров пришелся именно на нее. Но она выдержала! И варвары были в итоге разбиты.
Солдаты четвертой когорты к вечеру вернулись в легионный лагерь. А куда им было деваться? По лесам рыскали недобитые отряды варваров, и они не давали пощады ни одному захватчику, в роли которых в очередной раз выступали римляне.
У бойцов позорной когорты отобрали доспехи и оружие (у кого оно было, так как часть легионеров во время бегства бросила его, тем самым облегчив себе ношу). А потом вывели из строя каждого десятого. Ох, как хотели легионеры третьей когорты поквитаться с трусами! Но суть децимации совсем не в этом. Суть децимации в том, что расправиться с частью мерзавцев предстояло другой части мерзавцев!
Им дали пилумы и прозвучал приказ. Каждая девятка, образовав круг, принялась забивать древками копий десятого. Почему именно древками? Потому что половина пилума деревянная, а вторая половина железная. Если дубасить железной частью копья, жертва умрет слишком быстро. А этого-то как раз и не нужно!
Марк, с ужасом окунувшись в действо, развернувшееся у него в мозгу, вглядывался в лица участников.
Половина легионеров работала древками пилумов с необычайной веселостью! Они смеялись и радостно ха́кали. В каждом их уверенном движении сквозила радость, что не они сейчас забиваемы насмерть, что не им достался этот тяжкий жребий.
Зато вторая половина колотила жертв с дикой злобой на лицах, пытаясь поскорее закончить эту страшную бойню. Они испытывали злость к себе самим. Так как убивали своих товарищей, не раз спасавших им жизнь; стоявших с ними плечом к плечу под натиском врага; делившими с ними последний кусок хлеба в трудных походах — да просто друзей, наконец!
И сейчас, работая пилумами, они кляли себя за свою скотскую трусость, проявившуюся сегодня во второй раз, ибо можно было отказаться от этой участи и погибнуть вместе с казнимыми. Но никто не отказался, даже Авл Тораний, забивавший насмерть своего родного брата Квинта, выкликнутого десятым. Слезы катились из глаз Авла, он ревел как зверь и бил, бил, бил в кровавое месиво, которое еще несколько минут назад было для него самым родным на свете человеком в этой варварской лесной глуши…
