— То же, что и обычно! — с досадой воскликнул Публий. — Только родился, вырос, возмужал, собрался было повоевать, и — на тебе! Попал к террористам в плен.
— И что дальше? — не отставал Марк, возбужденно крутя древко секиры в пальцах, отчего остро заточенное лезвие начало при вращении издавать свистящий звук.
— А что может быть дальше?! — возмущенно воскликнул Публий. — Отрезали перед кинокамерой голову как барану! Вот тебе и повоевал! Прямо рок какой-то!
— Что такое кинокамера? — поинтересовался отец.
— Да ничего особенного! — раздраженно взмахнул рукой сын. — Не забивай себе голову такими пустяками. Все равно не поймешь…
— Это я во всем виноват, — печально произнес Марк.
— Да брось! — сказал Публий. — При чем тут ты? Это наследственность.
Марк вспомнил, что в той, настоящей его жизни, он не рубил голову сыну. Ее отделили враги от уже мертвого тела. Марк тогда гневно кричал, торопя медленное каре, отягощенное обозом, скрытым внутри строя; неистово толкал в спины солдат, пытаясь увеличить скорость ползущего вперед огромного войска; исступленно клял себя за то, что позволил сыну отправиться в рискованную вылазку!
Легионы не могли двигаться быстрее. Разрыв строя — верная гибель для всей армии, окруженной конными лучниками, не прекращающими стрельбу ни на минуту. И понимали это все — от легатов до последнего солдата. А впереди, в какой-то лиге от основного войска, гибла римская легионная конница, возглавляемая сыном.
Они нарвались на катафрактариев. Их было более десяти тысяч. Что такое три тысячи легко вооруженных конников и несколько когорт пехоты против жесткого строя закованных в железо конных воинов, привыкших побеждать, круша сплоченной массой любого противника?
Сын завел свой поредевший от непрерывно летящих стрел отряд на небольшой холм. Они спешились и приняли бой. Марк видел, что вдали кипит яростная схватка. Он рвался туда. Он хотел бы взлететь и помочь сыну, но человек летать не может, потому что на это способны лишь боги, которые покинули римское войско в трудный для него час.
Марк проклинал все на свете, но в глубине души понимал, что скорость медленно ползущего каре является сейчас самым главным фактором времени, отведенного богами для жизни его любимого сына. И время это уходит вместе с кровью того, ради которого он готов был положить свою, проклятую многими людьми жизнь.
Когда каре доползло к холму, все было кончено. Передовой отряд оказался уничтоженным полностью. Солдаты и центурионы усыпали своими мертвыми телами холм, и лишь у одного трупа не было головы. Ее отрезали парфяне. Им достался знатный трофей. Голова сына самого богатого человека в мире.
